Вспыхнула картинка.

Я никогда не был на Тритоне, но неоднократно видел и фото, и видео, так что сразу понял, что снимали с его поверхности. Из того полушария, которое всегда повернуто к Нептуну. Вон и он сам, освещенный далеким-далеким солнцем, висит во всей своей невообразимой голубоватой красе и громадности над горизонтом. Одно слово – Голубой. Не зря его так кличут. Такое впечатление, что в нем собралась вся голубизна мира. В смысле цвета, а не того, о чем вы подумали.

Автоматическая съемка с внешних камер, понятно. Тишина и миллионолетний покой. Всегда мне жутковато становится от подобных картинок, будь они сняты на спутниках Джупа, Властелина Колец или, как здесь, Голубого. Из-за общей безжизненности, что ли? Что ни говори, а только жизнь делает существование всех этих планет, звезд и даже галактик хоть сколько-нибудь осмысленной. Потому как иначе – зачем они? Но вот жизни-то как раз за все десятилетия освоения Солнечной мы и не обнаружили. Как ни старались. Ни на Марсе, ни на Венере, ни на спутниках планет-гигантов вроде Европы или Титана. Для обеспечения нашей человеческой жизни – все, что угодно: вода, кислород и водород, солнечный свет, любые элементы таблицы Менделеева в немереном количестве. Хочешь – добывай, хочешь – пусть так лежат. А вот жизни не нашей, не земной – хрен. Даже завалящих бактерий не нашли. То есть на том же Марсе этих самых бактерий уже полным-полно, но это земные бактерии, специально выращенные, на Марс доставленные и на Марсе выпущенные на волю. Дабы выделяли кислород и трансформировали атмосферу потихоньку. А местных – нет, не было. И вот теперь…

– Внимание! – вплелся в изображение голос. Судя по тембру и фразеологии – «бортача» базы. – В секторе Цэ-три наблюдается неопознанный объект предположительно искусственного происхождения. Повторяю. В секторе Цэ-три наблюдается неопознанный объект предположительно искусственного происхождения. Расстояние до объекта… – на экран выскочили быстро меняющиеся в сторону уменьшения цифры. – Объект приближается, – продолжил бортач. – Скорость сближения… – на экране появились другие цифры.

– Что за чухня? – осведомился по-русски теперь уже явно человеческий голос. Видимо, специального наблюдателя-дежурного. – Не вижу никакого объекта. Боря, а ты видишь?

– Он еще далеко, наверное, – ответил неведомый Боря. – Или прикажи дать увеличение сектора или… О, вот он, смотри!

Теперь увидел и я.

Величиной с шарик для настольного тенниса. И тоже шарик. Светло-фиолетовый, с черной полосой посередине. Ближе, еще ближе, вот уже он с хорошее яблоко, завис слева от Нептуна, и теперь видно, как по черной полосе бегают туда-сюда светлые искорки. Упорядоченно бегают, надо заметить, и даже красиво – есть в их движении некий сложный ритм.

– Боря, что это? – судя по тону, наблюдатель-дежурный ошарашен. И это еще мягко сказано.

– Ты у меня спрашиваешь? – с явным сарказмом осведомляется в ответ Боря, и я его понимаю.

– А у кого мне еще спрашивать?

– Погоди-ка секунду, – просит Боря.

Наблюдатель покорно помалкивает, ждет.

Тем временем от светло-фиолетового шара отделяется раз, два, три… пять ярких точек и строем устремляются к поверхности Тритона. Такое впечатление, что летят они точно на камеру, и теперь видно, что объекты эти также почти сферической формы, похожи на гладкие, чуть приплюснутые силой тяжести, капли ртути.

Помню, в раннем детстве я случайно разбил древний бабушкин ртутный градусник, который обнаружил, когда без спроса рылся в ее вещах, в ящике стола. И тут же принялся тыкать пальцем в эти самые ртутные шарики, получая несказанное удовольствие от того, какие они красивые, переливчатые и подвижные. Чуть ли не живые. Бог его знает, чем бы эта забава закончилась, но вбежала бабушка, громко запричитала по-японски, немедленно меня оттащила в ванную, вымыла мне руки с мылом и объяснила, уже по-русски, что ртуть очень ядовита и опасна, хоть и красива, и трогать ее голыми руками нельзя ни в коем случае. «Ты не брал ее в рот, нет?» – «Нет, бабушка, не брал». – «Точно, не врешь? Очень тебя прошу, скажи мне правду». – «Нет, бабушка, правда, не брал. Что я, маленький?» Мне было лет шесть, наверное, и я считал себя вполне взрослым. Бабушка очень за меня испугалась, это было видно. А я бабушку любил, и с тех пор на всю жизнь запомнил, что ртуть хоть и красива, но опасна.

Вот и эти объекты, как шарики ртути из моего детства, производили такое же впечатление – красоты и опасности. И только я подумал о том, что чертовски похожи они не только на приплюснутые шарики ртути, но по своему поведению еще и на звено файтеров, выпущенных кораблем-маткой, как снова зазвучал голос Бори. На этот раз не на шутку встревоженный:

– Ну и какого члена ты ждешь? Врубай тревогу!

– Почему?

Да, наблюдатель явно тормоз, не повезло ребятам.

– По кочану! Я связался с диспетчером, связь с «Бекасом-два» потеряна! Это вторжение, мать его!

– Ты с ума сошел, какое вторжение?

Следует короткий яркий и образный монолог Бори по поводу умственных качеств и противоестественных половых связей дежурного-наблюдателя, после чего последний все-таки врубает сигнал тревоги.

Я невольно ежусь. Звук тревоги действует на меня всегда однозначно, откуда бы и как бы он ни раздавался – хочется немедленно занять место по боевому расписанию и приготовиться к самому худшему. Но я уже на месте, поэтому сижу и смотрю дальше.

На экране «капли ртути» все ближе и ближе. Теперь видно, что это и впрямь летательные аппараты неизвестного происхождения. Они идут на снижение. Масштаб по-прежнему неясен, но мне кажется, что до поверхности не больше двухсот-трехсот метров.

И тут случается непредвиденное.

Из-под толщи льда, сковывающего поверхность Тритона, с бешеным неудержимым напором наружу вырывается мощный гейзер. Из курса общей планетологии я помню, что для Тритона (и не только его) это довольно обычное явление. Но чтобы вот так совпало… Яростная неуправляемая струя газа, вперемешку с обломками льда и камней, взметается ввысь и со всей дури шарахает точно в днище одной из «капель», которая как раз зависла над поверхностью, вероятно, выбирая удобное место для посадки.

Ага, хорошо выбрала.

– … твою мать! – с чувством восклицает наблюдатель-дежурный, имя которого я так и не узнал. И это последнее, что он восклицает в этой записи.

Попавший под стихийный природный катаклизм чужак (а это точно чужак, ничего подобного у нас, людей, нет), кувыркаясь, отлетает куда-то в сторону, а остальные четверо, мгновенно сориентировавшись, открывают лазерный огонь по всему, что им кажется опасным. То есть это очень напоминает лазерный огонь.

И первое, что чужакам кажется опасным – одна из башенок наружного наблюдения базы «Воскресенье», вынесенная на поверхность. Как раз та, на которой установлена камера. Треск, помехи, и мой экран снова девственно чист. Запись кончилась.

Борт малого планетолета «Бекас-2» – неизвестный объект