– Какого приперлись? – низким грудным голосом поинтересовалась девушка, не переставая махать мечами.

– Дык, доча, охогонника пгивел… – пояснил Мирон, с гордостью смотря на дочь.

– А кто тебе сказал… – Пета с пронзительным визгом крутнула сальто и, рубанув мечом, напрочь сшибла одну из перекладин. – Уф… Да на кой он мне нужен, тятя?

– Ну-у… – Хафлинг шумно вздохнул. – Дык мое слово твегдое! Без охганы никуда не поедешь!

– Так тому и быть! – Девушка тряхнула копной медно-рыжих, мелко вьющихся волос и отбросила в сторону мечи. – Не поеду так не поеду!!! – При этих словах она упрямо надула пухленькие губки.

Надо сказать, гнома… тьфу ты, хафлингесса, оказалась довольно симпатичной девушкой. Округлое лицо, вздернутый аккуратный носик, четко очерченные губы; правда, это милое личико очень сильно портит налет надменности и своенравия, да и сварливость в изрядной мере присутствует. Очень хорошо сказал приснопамятный Эдельберт: «…жены народа хафлингов великия терзания мужам своим приносят, изрядными корыстью и своенравием гораздо превосходящие жен иных народов». И эта, похоже, исключением не является.

– Да я!.. – Мирон запыхтел как самовар и топнул сапожищем. – Да я… да ты… да как ты смеешь?!

– Вы правы, тятенька! – Своенравность на лице Петуньи внезапно сменилась полным послушанием. Образцово-показательным послушанием. – Как скажете, тятенька; слушаю и повинуюсь вашим мудрым речам… – Девушка стрельнула в меня заинтересованным взглядом, клюнула губками отца в лоб и мигом скрылась с глаз.

– Ух-х… ястги тя, бабы… – Хафлинг повернулся ко мне и немного виновато пояснил: – Ты это… не думай, она девка послушная, тока маленько того… бывает…

– Маленько?

– Маленько, маленько… – часто закивал меняла. – Как шелковая в догоге будет. Тому обет даст. Ну, все… все… в баньку пога…

Банились долго. Хочу отметить, что народ хафлингов толк в банных утехах знает. Однако конструкция бани оказалась совершенно иной, чем у ославов. Сухой пар, никаких веников, большой бассейн с ледяной водицей. Но жар в парилке оказался такой, что я стал опасаться за свои волосы. Однако Мирон любезно одолжил войлочный треух, так что обошлось. А в перерывах между заходами мы пробавлялись в предбаннике легонькими заедками и ледяной шипучей бражкой.

– Мирон… – Я допил чашу и поставил ее на стол. – А где девы-сегрианки?

– Хде-хде… – Хафлинг с треском разломал вяленую рыбину. – Там же, где и мы. Бабы отдельно пагятся, к мужикам им ходу нет. Это у вас, у ославов, сгаму газведено, а у нашего нагода мужская баня – хгам, куда иным, кгоме как мужескому полу, догоги нет. За общим столом познакомишься. Я их тоже ночевать оставил, дабы без пгомедления собигаться. Ну что, бгатия, еще заходец?

– Обожди, Мирон… – Сидор остановил брата. – Вот скажи мне, Горан, рогатыня твоя – чьей работы? Не Крона случайно?

– Его.

– Добрый кузнец! – с чувством воскликнул хафлинг. – Один на всех Островах может с нами сравниться. Одобряю твой выбор. Однако могу еще кое-чего предложить, не хуже, а пожалуй, и получше. Клевец тебе надоть? Клянусь бородой Фофана Трехпалого, лучшего ты не видел! И за сущую безделицу, пять гривен. Ты же ценитель, по мечу видно; бери, не прогадаешь. Приказать принести?

– После баньки! – сурово отрезал Мирон. – Неча банную забаву пгегывать. Айда…

М-да… пока хафлинги полностью соответствуют своему описанию. Однако, все равно довольно приятный народец. Но такое показное гостеприимство явно неспроста. Они вроде кого попало у себя не привечают. Ну да ладно, будем посмотреть: может, у Мирона действительно сроки поджимают, вот он и старается расположить меня к себе.

Напарились до полной невесомости тел, а потом перешли в дом, где уже накрыли столы. Оказалось, когда Мирон говорил про «сожрать по барану», он совсем не шутил – целиком запеченных ягнят на столе оказалось аж целых шесть. Да и кикимора с ними, с баранами теми, я во все глаза пялился на «оных дев-сегрианок». Ух, етить…

Мощные, широченные плечи – любому мужику под стать, мускулы под рубахами так и перекатываются. Кожа почти до черноты смуглая, черты лица грубоватые, резкие, с виска на щеку спускается замысловатая татуировка. Волосы черные, прямые, подбритые с висков и связаны в хвосты на затылках. Глаза миндалевидные с розоватой радужкой. Кого-то они мне напоминают? Что означает слово «орки»? Зубы! Точно, у них еще должны быть ярко выраженные клыки…

Одна из сегрианок увидела меня, приветственно осклабилась и пихнула локтем в бок свою подругу.

Нет, зубы нормальные, белые и ровные – значит, не орки. Но мощны телом… и даже вполне привлекательны, во всяком случае – не страшилища. Думаю, в этом мире найдутся дамочки и пострашнее. Да и вообще, о чем это я? Спать с ними я уж точно не собираюсь.

– Присаживайся Гоган. – Хафлинг подмигнул мне и показал на место между сегрианками. – Э-эх и пожгем, давай-давай…

– Подожди, Мирон. – Я посмотрел на менялу. – Сначала алтарь.

– Н-да… – осекся хафлинг и поманил за собой Пету. – Идем, доча, словечком пегемолвимся.

Из комнатушки, в которую удалились хафлинг с дочерью, донесся какой-то ропот – отчаянно протестовала Петунья, потом что-то грохнуло – очень похоже на звук бьющейся посуды, гневно забухтел Мирон, но через пару минут он уже выглянул и поманил меня пальцем. Сладил-таки…

Девушка, малиново-красная от гнева, сердито хмурясь, подошла к белоснежной каменной статуе, изображавшей коленопреклоненную перед большим цветком женщину, и, положа руку на сердце, тихо сказала:

– Клянусь душой в своей чистоте пред Властой Непорочной!

Через мгновение раздался тихий мелодичный звон, цветок на мгновение засветился неярким золотистым цветом и столь же быстро погас. Пета сердито хмыкнула и, не оглядываясь на нас, вышла из комнаты.

Итак… получается здесь все чисто. Судя по смыслу ритуала – девчонка непорочна как младенец. Тогда в чем подвох?

– Видал? – Мирон довольно ухмыльнулся. – Может, того-этого… офогмим договог пгямо сейчас?

– Завтра перед отбытием. – Я решил еще раз все хорошенько обдумать. Никогда не поздно отказаться.

– Етить твою напегекосяк! – громко выругался хафлинг, впрочем, довольно беззлобно. – Ну и хген с тобой. Завтга так завтга. Идем жгать…

– Идем…

Стол ломился от яств, я успел уже довольно сильно проголодаться, так что упрашивать меня не пришлось. Клятый хафлинг все-таки усадил меня между сегрианками. Сам, конечно, устроился во главе стола – а точнее, рядом со своей пышной и статной женой Франкой. Не знаю, как у остальных подгорников, но доступные мне для обозрения дамы сего народа оказались повыше ростом, чем их мужи. Впрочем, какая разница? Дамы у них на привилегированном положении, по шахтам не лазят, вот и удались ростом в силу исторических причин. А может, просто мужики-подгорники любят таких статных – что тоже вполне укладывается в рамки привычных мне сведений о народе гномов из моего мира. А вот своей привлекательностью хафлингессы меня скорее удивили. Вот и Франка – такая привлекательная женщина – свежая, румяная, пазухой полна, вся такая улыбчивая. Правда, опять же, видно, с норовом – Мирон рядом с ней себя ведет показательно примерно. И есть во Франке что-то напоминающее змею… да-да… такое расчетливое и хищное. И это при всей ее внешней привлекательности. Глаза! Да, холодные глаза. Вот чем она похожа на змею… Хотя… может, она просто стерва?