Иногда удавалось выпить вина в кулинарии, которая располагалась у библиотеки имени Крупской, или стаканчик холодной апрельской водки в пельменной. Заев это дело каким-нибудь кексом, можно было часами наблюдать за пустынным в будние дни и прохладным бульваром, который в мерцании зеленых крон над головой казался самостоятельным и живым существом. Он был просторен, пуст, он дышал и светился, весь от начала до конца пронизанный нездешним светом. Этот бульвар в те годы был легок, независим и честен, как взгляд подростка. Прошедшие годы многое в нем изменили.

Влюбленности шли, лекции отчасти были позабыты, и вот как-то, сидя на бульваре, я увидел Арнальдо, он куда-то направлялся с несвойственной ему целеустремленностью.

— Привет, дитя Латинской Америки! — сказал я. — Ты куда?!

— Уезжаю пока, — сказал Арнальдо и тряхнул головой.

— Куда? — изумился я.

— Женился пока. — Мой мексиканец посмотрел на меня гордо и независимо. Потом, видя вопрос в моих глазах, объяснил, мол, надо денег поехать заработать немного, и все такое.

Я выразил уважительное удивление по поводу такой решительной перемены в его гражданском статусе. Арнальдо не смутился и выразился в том духе, что женщины — это лучшее, что есть в Донецке, и ему попалась самая лучшая женщина из всех. Он охотно рассказал, что у него скоро будет ребенок, что семья жены его любит, что живут они где-то на окраине Донецка в частном секторе. Все это я сейчас помню страшно приблизительно, точно запомнились только его уверенность и гордость.

— А как же университет?

— Через год приеду пока, — сказал Арнальдо.

— А как же Мексика?

— Донецк форева! — сказал он, и мы пожали друг другу руки.

Я потом долгое время прикидывал его положение на себя. Вот человек. Приехал сюда в такую даль неизвестно, собственно, зачем. Сейчас внезапно женился, стал отцом и теперь уезжает отсюда в неизвестные никому дали. И тоже малопонятно, с какой целью. Причем проделывает все это гордо и уверенно. Я позавидовал такому врожденному доверию Богу и созданному им миру.

— Все всегда хорошо, — проговорил я вслух, глядя в спину удалявшегося вниз по бульвару Арнальдо, посмотрел в высокое весеннее небо — и тут же выбросил это из головы…

Как пишут в романах, прошли годы.

А вместе с ними пришел некоторый опыт серьезных отношений с женщинами, и, между прочим, выяснилось, что в этих самых отношениях так мало серьезного по существу и так много серьезного по последствиям, что без особой нужды их лучше не заводить. Кроме того, сразу за стенами альма-матер стала очевидной та горькая истина, что в благословенных университетских стенах не дают ни единого навыка, пригодного для практической жизни. Только некоторый набор отвлеченных сведений, общий просветительский дух и бодрящая кровь солянка из лекций профессоров Г. и Ф. Пряный коктейль для русских мальчиков, любящих не столько сами знания, сколько процесс их получения.

«Просвещение — это мужество пользоваться собственным разумом», — писал некогда Кант, но именно пользоваться собственным разумом нас и не научили. Этому искусству конкретно и просто учила сама жизнь. И уроки ее были сколь доходчивы, столь и болезненны.

После одного из таких уроков, я сидел на бульваре, пил пиво, глядя на вечернюю публику, фланирующую по бульвару. И вдруг в этой толпе совершенно внезапно нарисовался Арнальдо.

— Привет! — закричал я. — Арнальдо, детка, какими судьбами?!

— Привет, дитя украинской Америки! — сказал он и улыбнулся зубами ослепительной белизны.

— Ты что тут делаешь? Снова в университет?

— Женился пока, — серьезно сказал мой мексиканец, — отличная женщина! Такая женщина, что просто супер пока!

— Обожди, — сказал я, — ты же, кажется, был уже женат, или нет?

— Я был женат, был! — охотно и серьезно подтвердил Арнальдо. — Там у меня мальчик, сын, красивый, как я! Очень люблю его пока! Такой, как я! И глаза, и улыбка!

— Так как же?!

— Теперь люблю другую пока! — гордо сказал Арнальдо. — Вот завтра еду в Европу работать. У меня ребенок скоро будет, сам понимаешь пока, деньги немного нужны.

— Как ребенок?

— Девочка будет! — ослепительно улыбнулся Бандерас. — У меня и в Европе есть девочка!

— Любовница? — не понял я.

— Э! — недовольно сказал Арнальдо. — Какая любовница пока?! Дочка! Красавица! Так на меня похожа пока! Очень люблю!

— Обожди, — сказал я и закурил, — так ты на работу едешь к дочке?

— Э! Нет. Она со своей матерью живет во Франции пока, а я еду работать в Швейцарию!

— Кем? — изумился я.

— Получил специальность официанта, есть опыт и рекомендации. Берут во «Флэш ройял» пока! Вернусь богатым человеком, Володья! Сам понимаешь пока, здесь сын, тут дочь и там дочь пока, везде нужны деньги!

Прощаясь в этот раз, мы обнялись. Было как-то хорошо его видеть, знать, что вот такой человек есть, хорошо, хотя и грустно, прощаться с ним. У него, конечно, было свое понимание того, как следует строить семейные отношения, но с некоторых пор я отчетливо понял, как мало смыслю в вопросах формы и содержания.

А недавно я проезжал мимо здания под номером 24 по Университетской улице. Оно совсем не изменилось. Ну, может, только слегка. Увидел на крыльце молодого парня, очень похожего на Арнальдо, и чуть не выскочил из автобуса на светофоре. Но вовремя взял себя в руки. Парень был точно таким, как Арнальдо, но только как Арнальдо двадцатилетней давности. Конечно, на ступеньках стоял не он. Не стоило выскакивать, да и тосковать тут не о чем. Глядя на меняющийся город и жизнь, которая идет своим чередом, я честно стараюсь уверить себя в том, что ничего не было в тех годах такого, чего мы, уходя навсегда, не унесли бы с собой.

Поселок на побережье

1

Ты спрашиваешь, почему было так трудно собраться и приехать? Не знаю, что сказать. Кажется, именно невозможность правильного ответа на этот вопрос, создает перспективу, в которой вообще что-то возможно. Как мы поживали до нашей встречи? Никак, милый мой, не поживали. Пили водку, где-то служили, о чем-то говорили с любовницами и женами. Были тоска и уныние, была печаль. И не зря все это происходило с нами, ибо в суете во сне и наяву, и не было ни дороги домой, ни утоления жажды, ни даже веры. Это пошлая повесть, друг мой, скучная и пошлая! И воистину, лучше бы нам всем было, как ты мечтал когда-то, молодыми и полными сил уехать в Израиль или в Канаду, стать мойщиками городских туалетов в Хайфе, дровосеками в Кордильерах, китобоями или рыболовами в Северных морях. И плыть, бороздя их неустанно, в погоне