Осенью 1941 года Джим работал на авиастроительном заводе фирмы «Локхид», разъезжал на открытом голубом «Форде» и поочередно назначал свидания нескольким девушкам; особенно серьезно он раздумывал по поводу одной из них — некоей Дорис Дреннэн, — пока та его не бросила. «Ты не смог меня удержать», — вот в чем она его обвинила. В момент, когда Джим встретил Норму Джин, он трудился в ночную смену на заводе «Локхида» (в числе его коллег по работе был крепкий, мускулистый парень по имени Роберт Митчам) и жил настолько близко от средней школы Ван-Найса, что его мать Этель вместе со своей приятельницей Грейс Годдард попросили молодого человека привозить Норму Джин и Бебе из школы, до которой девочкам было сейчас гораздо дальше добираться, чем раньше, поскольку Годдарды в октябре переехали на Одесса-авеню в другой домик, владелицей которого была Ана Лоуэр. В тот год Бебе несколько раз серьезно болела и не посещала школу, а Джим запомнил, что Норма Джин пользовалась случаем, чтобы каждый день «садиться ко мне капельку ближе».

Джим казался Норме Джин (как она сказала позже) «идеалом мужчины», главным образом по причине своих усиков («она была восхищена ими», — утверждал Доухерти); и действительно, их щеточка должна была напоминать девушке таинственного дружка Глэдис, а также Кларка Гейбла и Эррола Флинна; кроме всего, усы прибавляли молодому человеку немного возраста и солидности. «Неплохой старичок!» — так выразилась о нем с одобрением Норма Джин, разговаривая как-то днем после возвращения из школы с расхворавшейся Бебе.

Что касается Доухерти, то вот его слова: «Я обратил внимание, что она была премилой и симпатичной девчоночкой, которая считала меня бесподобно выглядящим в белых рубашках, но для меня она была не более чем ребенком, потому как в нашем возрасте пять лет представляют собой огромную разницу». Он охотно согласился играть роль шофера, которым восхищаются, но о том, чтобы назначать свидания, не могло идти и речи.

Однако ни Джим, ни Норма Джин не оценили в должной мере напора Грейс Годдард, которая взяла на себя роль свахи. Едва увидев блеск в глазах своей воспитанницы, она тут же приступила к действиям, «ловко маневрируя [Нормой Джин] так, чтобы я обратил на нее внимание», хотя сам Доухерти смог осознать все это лишь много позднее. Через пару дней после Пёрл-Харбора и поспешного вступления Америки в войну Грейс спросила у Этель Доухерти, можно ли рассчитывать на то, что Джим будет сопровождать Норму Джин на рождественский вечер с танцами в фирму «Адел пресижн продактс», где в то время работал Док. Джим согласился — как он позже сказал, отчасти потому, что ему льстило откровенное обожание со стороны Нормы Джин, а отчасти из-за того, что его роман с Дорис Дреннэн не выдержал двукратной проверки, когда та отправилась в Санта-Монику, а он оказался не в состоянии удержать ее.

Переломным моментом в их отношениях с Нормой стал праздничный прием по случаю Рождества Христова. Во время свободного танца Норма Джин находилась к Джиму (как он вспоминает) «чрезвычайно близко, смежив веки, так что даже Грейс и Док видели, что я для них уже больше чем просто хороший сосед. Я, как никогда в жизни, получал удовольствие от танцев с этой маленькой девочкой, которая, впрочем, уже и сама себя не чувствовала таковой, да и мне не казалась такой уж маленькой».

Грейс, которая жаждала ускорить вступление Нормы Джин в зрелый возраст, всячески поощряла их к упрочению знакомства. Она давала девочке деньги, чтобы та ходила с Джимом в кино, предложила им сделать автостопом вылазку на взгорья в Голливуд-Хилс, потом они как-то совершили на лодке прогулку по озеру Попс-Уиллоу и время от времени ездили на север в округ Вен-тура, где навещали сестру Джима Элиду и разбивали бивак на берегу озера Шервуд. Грейс запаковывала на пикники ленч, и таким вот образом Джим — благодаря окрестной природе и энергичной Грейс — почувствовал себя счастливым тем, что проводит уик-энды с очаровательной, вызывающей всеобщее восхищение и ничего не требующей Нормой Джин.

Иногда они останавливались по вечерам на шоссе Маллхолэнд-драйв чуть ли не на самой вершине горы, являвшейся частью скального массива Санта-Моника-Маунтинз. Как рассказывала об этом впоследствии влюбленная парочка, их интимные контакты носили вполне невинный характер. «Она очень ловко держала меня в повиновении», — резюмировал Джим. Молодые люди беседовали о войне, о школе и о многом другом, и Норма Джин искренне призналась Джиму, что она — незаконнорожденная безотцовщина, чем не вызвала в том ни сочувствия, ни неприязни. Он привлек ее ближе к себе, она склонила голову ему на плечо, а радио, немилосердно трещавшее из-за атмосферных помех, передавало новейшие шлягеры: «Не сиди ты под этою яблоней...», «Эта старая добрая черная магия...», «И лунный свет становится тобою...». Норма Джин больше всего любила слушать Фрэнка Синатру, который выводил «Больше никогда не полюблю я» и «Ночь и день». «Мне было с ней невероятно хорошо», — говорил Джим; Норма Джин оказалась лучше развитой физически, нежели большинство пятнадцатилеток (и она преобразилась в роскошную, просто классную барышню); кроме того, она полностью полагалась на мужскую опеку Джима и восхищалась всем, что он делал. Ему, понятное дело, подобное обожание невероятно льстило.

В начале 1942 фирма «Адел пресижн» сообщила, что собирается перевести Дока Годдарда на свой завод в штате Западная Виргиния в качестве менеджера по продажам на всем Восточном побережье страны. «По правде говоря, — призналась Бебе много лет спустя, — он до этого просто бил баклуши и слонялся без дела, пытаясь стать актером, хватаясь за самую разную работу и так далее, — вот он и решил в конечном итоге, что должен уже как-то остепениться и образумиться. Док прекрасно умел продавать все что угодно, и наконец-то у него появилась мотивация взяться за постоянную работу». Грейс и Бебе должны были сопутствовать ему, но содержать Норму Джин Годдарды не могли себе позволить. Однажды утром Грейс четко и по-деловому проинформировала об этом свою подопечную, добавив, однако, что ее муж «работает над чем-то замечательным [для Нормы Джин]».

Невзирая на то, каковы были дальнейшие планы Грейс, ее решения фатально воздействовали на девушку, которая немедленно сочла, что в очередной раз с ней обошлись как с бесполезной вещью. Это подтверждает и Доухерти:

...с этого момента Норма Джин потеряла уважение к Грейс. У нее сложилось такое впечатление, что ее еще раз оттолкнули, что ее выставили из очередного дома... Дело в том, что Грейс ранее пообещала Норме Джин, что та уже никогда больше не будет испытывать неуверенности в своем завтрашнем дне, и бедная девушка полагала, что своими нынешними действиями Грейс нарушила данное ею обещание.

Вскоре, в конце января, планы начали реализоваться. Здоровье Аны Лоуэр несколько поправилось, и после того, как начался второй семестр второго года обучения, а Годдарды полностью подготовились к отъезду, Норма Джин вернулась к Ане на Небраска-авеню и начала посещать университетскую среднюю школу, располагавшуюся в симпатичном здании, возведенном в испанском стиле на углу Вестгейт-авеню и Техас-авеню. В феврале и марте Джим (которого неустанно подталкивали и Грейс, и Этель) по-прежнему ездил к Норме Джин, то пробираясь по узкому проходу через Сепалведа-пасс, то преодолевая многочисленные повороты на дороге, которая извивалась среди каньонов, соединявших район долины с западной стороной города (автострад вокруг Лос-Анджелеса в ту пору не было даже в проектах).