Последние несколько секунд меня так и подмывало вскочить — я хотел поскорее уйти к себе, остаться одному, отделаться от этого возмущенного театрального шепота. По-моему, я промямлил «приятного дня» или, может, «спасибо» и, развернувшись, зашагал к дому. Но он не отставал, по-прежнему шепча, как рьяный заговорщик:

— Держите его дома, мистер Нортон. Или отошлите в школу, если это ваш сын. Только пусть не суется в поселки. Для его же блага.

Я пожал ему руку, пошел к себе и сразу лег. Из комнаты я слышал, как хлопнула дверца машины, слышал, как он уехал. Я мучительно бился над первой фразой, которой следует начать разговор с Рэки, понимая, что она и определит мою позицию. Все мои потуги были сродни терапии — так легче не вдаваться в суть. Всякий подход казался неприемлемым. Завести разговор никак не получится. Я вдруг понял, что никогда не найду в себе сил заговорить об этом прямо. С этим сегодняшним открытием Рэки стал для меня другим — взрослым, непостижимым и пугающим. Мне, конечно, приходило в голову, что рассказ мулата может оказаться наговором, но я сразу исключил такие сомнения. Словно хотел поверить в это, будто уже все знал, и он просто подтвердил мою догадку.

Рэки вернулся к полудню, тяжело дыша и ухмыляясь. Появилась неизбежная расческа, пригладились взмокшие от пота, непослушные завитки. Садясь за стол, Рэки воскликнул:

— Эх, какой роскошный пляж я сегодня отыскал! Но добираться до него…

Встретившись с ним взглядом, я попытался сохранить невозмутимость; мы словно бы поменялись с ним ролями, и это я надеялся избежать его попреков. А он без умолку трещал о колючках, лианах и своем мачете. Пока мы ели, я каждую минуту говорил себе: «Ну давай, пора. Скажи хоть что-нибудь». Но получалось только:

— Еще салата? Или тебе уже десерт?

Так прошел весь обед, и ничего не случилось. Допив кофе, я пошел в спальню и там посмотрел на себя в большое зеркало. Мои глаза старались приободрить своих отраженных собратьев. Пока я стоял, до меня из другого крыла дома донеслась какая-то суматоха: возгласы, глухие удары, звуки возни. Сквозь общий сумбур прорвался резкий окрик Глории, властный и встревоженный:

— Нет, парень! Не бей его! — И еще громче: — Питер, да нет же!

Я быстро направился в кухню, где, видимо, и разгорелся скандал, но по дороге меня чуть не сбил с ног Рэки — на нетвердых ногах он ввалился в вестибюль, прижимая ладони к лицу.

— Что такое, Рэки? — крикнул я.

Не отнимая рук от лица, он оттолкнул меня и кинулся в гостиную; я поспешил за ним. Он уже прошел в свою комнату, оставив дверь открытой. Я услышал, как он пустил в ванной воду. Я не понимал, что делать. Внезапно в дверях вестибюля появился Питер — со шляпой в руке. Посмотрел на меня, и с изумлением я увидел кровь у него на щеке. В его глазах блуждало странное смятение — мимолетный страх и стойкая враждебность. Он снова опустил голову.

— Могу я поговорить с вами, сэр?

— Что за шум? Что происходит?

— Могу я поговорить с вами на улице, сэр? — Он произнес это с упорством, по-прежнему не подымая глаз.

В такой ситуации я решил: пусть будет, как он хочет. Мы медленно двинулись по гаревой дорожке к шоссе, перешли мост и углубились в лес, а он рассказывал мне свою историю. Я слушал молча.

Под конец он сказал:

— Я не хотел, сэр, совсем не хотел, даже в самый первый раз, но после первого я стал бояться, а мистер Рэки совсем не давал мне проходу.

Я немного постоял и наконец сказал:

— Если бы ты пришел ко мне после первого раза, было бы намного лучше для всех.

Он повертел в руках шляпу, пристально ее разглядывая.

— Да, сэр. Но я не знал, что все говорят о нем в Апельсиновой Аллее, только сегодня узнал. Сами же знаете, я каждый свой выходной езжу в бухту Сент-Ив с мистером Рэки. Если б я раньше знал то, о чем все кругом говорят, я бы не так боялся, сэр. И потом, я не хотел остаться без работы. Мне нужны деньги. — Затем он снова повторил то, что сказал уже трижды. — Мистер Рэки говорил, что вы упечете меня в тюрьму. Я ведь на год старше мистера Рэки, сэр.

— Да-да, я знаю, — нетерпеливо сказал я; и, полагая, что Питер ждет от меня какой-то суровости, добавил: — Лучше иди уложи вещи и отправляйся домой. Больше ты здесь работать не сможешь, сам понимаешь.

Лицо его стало таким враждебным, что я ужаснулся, и он произнес:

— Да вы меня хоть убейте, я на Холодном Мысе работать не останусь, сэр.

Я развернулся и быстро зашагал к дому, оставив парня стоять на дороге. Видимо, вернулся он в сумерках, недавно, и собрал свои пожитки.

Рэки читал у себя в комнате. Он налепил на подбородок и скулу кусочки пластыря.

— Я уволил Питера, — объявил я. — Он ударил тебя, я правильно понял?

Он взглянул на меня снизу вверх. Левый глаз у него припух, но синяка еще не было.

— Еще как. Но я ему тоже двинул как следует. Вообще-то я сам напросился.

Я оперся на стол.

— За что? — спросил я как бы между прочим.

— Да я просто кое-что знал о нем, давняя история, вот он и боялся, что я тебе расскажу.

— И теперь ты пригрозил, что расскажешь?

— Да нет же! Он сказал, что не хочет здесь больше работать, а я стал его дразнить и назвал слабаком.

— С чего это он вдруг не хочет? По-моему, он был доволен работой.

— Ну да, наверно… вот только я ему не нравился. — Искренний взгляд Рэки тем не менее выдавал уязвленную гордость. Я по-прежнему опирался на стол.

— Но мне казалось, — стоял на своем я, — что вы с ним отлично ладите. На вид, то есть.

— He-а. Он просто боялся потерять работу. А я кое-что о нем знал. Вообще-то он парень неплохой, мне нравился. — Рэки помолчал. — Он уже уехал? — На последних словах голос его странно дрогнул, и я понял, что впервые Рэки не хватило прежде безупречного актерства, чтобы справиться с ситуацией. Потеряв Питера, он очень расстроился.

— Да, уехал, — коротко ответил я. — И больше сюда не вернется.

А когда Рэки, уловив непривычные нотки в моем голосе, вдруг взглянул на меня с легким изумлением, я понял, что настал момент спросить напрямик: «Так что же ты о нем знал?»

Но он, словно успев добраться до той же черты в моем сознании на долю секунды раньше, перехватил инициативу: вскочил с кровати, заголосил какую-то песню и стал сдергивать с себя всю одежду сразу. Он стоял передо мной совершенно голый и, распевая во всю глотку, натягивал плавки — и я прекрасно сознавал, что теперь снова не найду в себе сил сказать то, что должен.

Всю вторую половину дня он провел дома, то внутри, то снаружи: иногда читал у себя в комнате, но в основном загорал на доске у воды. Поведение для него совсем не типичное — знать бы, что у него на уме. Чем ближе вечер, тем большим наваждением становилась моя проблема. Я ходил взад-вперед по комнате, всякий раз задерживаясь в одном ее конце — выглянуть в окно на море, и в другом — посмотреть на свое лицо в зеркале. Толку-то… Потом я выпил. И еще раз. Может, за ужином наконец соберусь с силами, виски укрепит меня. Но нет. Уже скоро он отправится спать. Я вовсе не собираюсь предъявлять ему обвинения. Этого я сделать не смогу ни за что. Но ведь надо как-то удержать его от шатаний по округе, для этого нужна веская причина, чтобы он не заподозрил, будто мне что-то известно.