он не искал, а реанимировать старые считал делом неблагодарным. Помарки сиреневой помады на чашке и окурках, послужившие поводом для последнего скандала с женой в середине октября, были свидетельствами вербального, а отнюдь не плотского контакта Маштакова с лицом противоположного пола.

Покидая кабинет дознания, Миха мельком оглядел Семеркину. Твёрдая острая грудка под форменной курточкой, чуть заметно выступающие косточки таза, тонкие ноги, трогательно-волнующая худоба.

«Нет, всё-таки три месяца воздержания это перебор. Достойный занесения в книгу рекордов Гиннеса», — размышлял Маштаков, топая по непривычно пустому в дневное время коридору.

А за дверью его кабинета надрывался городской телефон. Миха взял трубку без особой боязни, куда большую опасность представлял внутренний, связанный с дежуркой.

— Слушаю.

— Николаич, — с другого конца провода донесся приглушённый голос напарника Титова, — меня там начальство не хватилось?

Из трубки слышались перебивающие друг друга возбужденные мужские голоса, ненормативная лексика, дружный ржач и душевная «Электричка» Михаила Круга.

— Тиш-ше, — цыкнул Тит на окружавших его лиц.

— Да вроде никто не ищет. Спокойно всё. Я, впрочем, отъезжал.

— Ты по Деду Морозу работаешь? Глухо там? — Лёха был в курсе зарегистрированного заявления по их линии.

— Как в танке.

— К нам заглянешь на пару сек? Мы тут у Сан Саныча сгоношили узким кругом.

— Спасибо, Лёш, — Маштаков отказывался легко. — Коростылёв — ответственный от руководства, а я еще себе нового места работы не подыскал.

— Ну надумаешь, стукнешь. Пароль знаешь. Давай, брат. В этом году, надеюсь, еще увидимся! — Титов отключился.

Миха надел бушлат и зимнюю шапку. В форму он обряжался, наверное, всего раз пятый за без малого пять лет службы в милиции, она у него была почти нулёвая. Маштаков чувствовал себя в обмундировании некомфортно. И некрасивое оно, кургузое, и обязательства лишние накладывает. Два года, честно отмантуленные в своё время в Советской армии, не привили ему привычки к форме. И это невзирая на то, что на срочке он дослужился до старшего сержанта и считался хорошим строевиком. На всех строевых прохождениях его место было в первой сержантской шеренге, справа. Самое ответственное место. Когда при приближении к трибуне с отцами-командирами раздаются команды «батарея, равнение направо!», правофланговый смотрит прямо, подбородок у него задран параллельно плацу, он ориентируется боковым зрением только на плечо соседа, чеканящего шаг слева.

Воспоминания на секунду увлекли Миху. Он глянул на себя в круглое зеркало на стене. Два с лишним месяца капли спиртного в рот не брал, а лицо оставалось помятым, под глазами залегла непреходящая синева. Не удивительно, что все дают ему гораздо больше законных тридцати четырех лет, всегда — за сороковник.

«Не пора ли застрелиться, господин штабс-капитан?»

Как ни странно, в милиции из формы не вылезали те, кто ни дня не прослужил в армии. В последние годы таких становилось большинство. Немало ребят шло в менты только затем, чтобы получить отсрочку от призыва. Они работали до двадцати семи лет, а потом сваливали на гражданку. Какие, блин, хитромудрые все стали, а ведь раньше не задумывались: пришла повестка, собрал вещмешок, проводы отгулял и с утра своими ногами пошел на сборный пункт.

Вот сейчас и трещит везде по швам, не успевают заплатки пришивать прелыми нитками. В армию — недобор постоянный, в кого ни плюнь, у каждого законная отсрочка на руках: у милиционеров, у пожарных, у прокуроров, у учителей, у студентов… Правда, если эту льготу отменить, в милиции в наружных службах и половины личного состава от положенного по штату не останется. А всего-то и надо — поднять зарплату тысяч до десяти в месяц.

«Мы ж не претендуем на ту, которую в путных странах полицейским платят».

За этими сумбурными размышлениями Маштаков спустился к дежурной части. Напротив аквариума колготился настоящий цыганский табор: горластые золотозубые женщины, чумазые черноглазые детишки. Проходя мимо них, Миха инстинктивно придержал рукой карман.

В дежурке он поинтересовался:

— Чего у вас за представление?

Медведев привстал за пультом, рассматривая сквозь тонированное стекло отчаянно жестикулировавших в фойе цыганок.

— Гаишники в Прудках их барона тормознули. В дугу пьяный рулил. Сотрудников матом обложил, сейчас документируем. А эти, блин, набежали. Откуда только прознали?

— Принципиальные какие сотрудники ГИБДД, — похвалил Миха. — Мало им цыган предложил, что ли?

— Ладно, юморист, со своим разберись сперва, — начальник дежурной смены протянул густо исписанный листок.

— Это всё мне, что ли? — встревожился Маштаков. — Да здесь двадцать адресов. Я до Рождества Христова объезжать их буду.

Майор покосился на вновь замигавшую лампочку вызова.

— Потихоньку уже начинает доставать. Валер! — крикнул он помощнику. — Ответь по «02».

Поднял глаза на оперативника.

— Михаил Николаевич, мне даже неловко такого многоопытного сотрудника инструктировать, но видно, придется. Сколько ты объедешь, мне фиолетово. Мне нужно как минимум три реальных справки. Почему три?

— Знаю, — коротко кивнул Маштаков, — три — это система.

— Приятно иметь дело с профессионалом. Адреса на твой выбор.

— С кем еду?

— С Юрой-бешеным. Без вариантов, — дежурный жестом предупредил возможные возражения.

Оперативник двинул в гараж. Водители и механики, собравшись в круг, что-то бурно обсуждали. Ветеран Палыч, отдавший милиции двадцать два года с хвостиком без учёта срочной службы, завидев Маштакова, воскликнул:

— Михал Николаич, слыхал новость? Бориску Ельцина с должности сняли!

— Кто ж его снимет? Он же — памятник, — ответил Миха цитатой из бессмертных «Джентльменов удачи».

— По всем программам говорили в двенадцать. Ты не смотришь телевизор, что ль? — Живой, с сухим морщинистым лицом Палыч был взбудоражен важным известием, он всегда интересовался политикой.

— Юрец, поехали, покатаемся по городу, — Маштаков шлёпнул водителя дежурной части по плечу.

Усевшись на продавленном жестком сиденье УАЗ-3151, Миха только с третьего раза сумел захлопнуть дверь. В салоне казалось холоднее, чем на улице, изо рта шел пар. Юра завел машину с полтычка и с места ринулся вперед. Часовой, ковырявший валенком снег около КПП, заслышав рёв знакомого двигателя, поспешно отбежал в сторону. Маштаков с интересом покосился на припавшего к баранке водителя, яростно жующего жвачку. Увлеченный процессом, тот даже не поинтересовался направлением их движения.

Миха проложил следующий маршрут.

«Проедем через центр на Малеевку, там в седьмом доме на Сосновой прописан Рубайло. Потом поднимемся по Кирова, заскочим к Митрохину, его подраконим. А уж потом по объездной дотянемся до родимой Эстакады на автосервис к Димке Смоленцеву».

Последнего в списке не было, но Маштаков полагал, что как раз беседа с ним может принести результат. Димке есть что терять, он отошёл от криминала, семью завел, бизнесом занимается. Прошлой весной Миха ему серьезно помог в одной проблеме и теперь надеялся, что с памятью у Смоленцева в порядке.

— Куда едем, товарищ капитан? —