статус разнорабочего оказался гораздо ниже положения рядового вольно-невольного, имидж не тот, вот и хорохорятся руководители, сторонятся Арзо, как низшего в классе. А Самбиев не отстает, все навязывается, денно и нощно о каком-то государственном страховании говорит.

– Да нет у нас никакого страхования, – отмахивается от него председатель.

– Как нет, если ежемесячно отчисления идут, – упрямо твердит Арзо.

– Да в наших краях нет такого и никогда не было, – уже нервничает Кузьиванов.

– Не было, потому что вы до сих пор сидели на мощной дотации государства, и просить страховку у того же государства бессмысленно, а ныне совсем иное – предприятие на самоокупаемости и застраховано, – не унимается Самбиев, – давайте попробуем, может, это получится… Я думаю, наверняка… Здесь все законно, просто подход нужен. У меня есть опыт.

– Ну попробуйте, авось что выгорит, – нажимает Ансар на председателя.

Два дня вся контора составляет акт. Увидев его, Самбиев не без злорадства усмехнулся:

– Да что это такое? Посмотрите что наворочено кругом, а вы на одной страничке писульку состряпали? Да разве это акт, разве работа, и кто по этой бумажонке вам что даст, что у вас – курицу трактор переехал?

– Действительно, – одумался председатель. – Так, Самбиев, делай, что хочешь и придумай что-либо, – наконец просит Кузьиванов, ибо только со временем ощущается масштаб нанесенного ущерба.

– Дайте мне хоть трактор для объезда территории, – говорит Арзо.

– Бери прораба с его машиной, – командует председатель. – Все равно он ни хрена не делает, только бражку чавкает. Да и любого к делу привлекай.

Вся стройчасть колхоза, плановый отдел и бухгалтерия неделю, буквально сутками напролет выполняет поручения Самбиева, и вот итоговый акт готов. На сорока двух листах напечатан солидный документ, с построчным наименованием объектов, суммой нанесенного ущерба, остаточной стоимостью, кратким описанием. Под документом подписи не только руководителей колхоза, но и милиции, врачей, пожарника, госстройотдела и райархитектуры.

– Так кто ж нам такую сумму даст? – недоумевает председатель. – И если каждому колхозу даже по половине выдать, что у государства останется?

– Вы не знаете мощь государства, – спокоен Самбиев, – а другие колхозы нас не интересуют, да и не у всех была буря, и вряд ли кто такой развернутый акт составит.

В районный центр Байкалово, что за двести верст, где и расположен райстрах, Самбиеву ехать опасно – нет документов. Поехавший один Кузьиванов быстро вернулся, что-то ехидное пробурчал, бросил небрежно акт на стол.

– Давайте я с вами поеду, – взмолился Арзо.

– Едь куда хочешь! – по-барски горд председатель, – а я больше всякому козлу кланяться не буду.

На следующее утро, на планерке, после науськиваний Самбиева вся контора тараном поперла на председателя: не до кичливости, надо испробовать все возможности спасения до конца, колхоз на грани банкротства, все разрушено, зима на носу, а государство помочь обязано.

Получив молчаливое добро капитана милиции, Самбиев и Кузьиванов поехали в райстрах. Председатель райстраха, щупленький старичок, с плешью, с большим мясистым носом и с такими же ушами, бывший партийный функционер, дорабатывает стаж до пенсии. Свою работу он слабо знает, впрочем, как и любую другую, весь день слушает радио, комментирует вслух последние новости, регулярно, от строчки до строчки, читает центральный орган «Правда», который поступает в эту глушь с трехдневным опозданием.

После того как Самбиев положил под стол страхового начальника редкостный литр настоящей водки, разговор стал мягче, отзывчивее.

От совместного обеда в единственном в районе ресторане страховой агент вовсе в восторге, он искренне обеспокоен положением в колхозе, однако денег у него – курам на смех, только, если у частника корова умерла или кормилец умер – он может что-либо дать, и то за литр, а так хочет, но не может. Зато поставить печать, подпись, где угодно – пожалуйста. Нужна выписка взносов участника страхования без выдачи компенсаций за последние двадцать пять лет – тоже нет проблем.

– Так зачем нам эти подписи, справки, печати? – возмущается на обратном пути председатель, – нам деньги нужны, компенсация.

– Вы что думаете, в этой дыре в руках этого пропойцы могут быть деньги? – самодоволен Арзо, – все деньги в области. Туда теперь нам путь открыт.

– Может, из области и в Москву поедем? – злится председатель.

– Посмотрим… Я думаю, навряд ли, – сияет лицо Самбиева, он постепенно окунается в свою стихию, в стихию делать деньги, а не таскать кирпичи и месить бетон, и от этого возбуждается, загорается позабытым азартом.

Подъезжая к Вязовке, Самбиев небрежно бросил:

– Ваши сегодняшние расходы за выпивку и за стол я возмещу из собственной зарплаты.

Это вконец разозлило Кузьиванова, в конторе он бросил акт в дальний угол и требует Самбиева «убрать» в Столбище. В ту ночь Арзо ночует в гостинице и на следующее утро в конторе колхоза, на всех углах твердит, что главное позади, на полдороге дело брошено. Контора недовольна председателем, пошел слух: если не справляется – переизберем, даже Самбиева на эту должность прочат, и вообще претендентов руководить – валом. Тем временем сам Арзо через Ансара передает Кузьиванову что в случае успеха, а кое-что в любом случае выгорит, он может председателю одному ему ведомым образом, обойдя расчетный счет колхоза, наличными отдать от пяти до десяти процентов от общей суммы ущерба. Сумма колоссальная, председатель с Самбиевым мирится и даже хорохорится, энтузиазм проявляет, говоря, что в Свердловске у него тетя – большой начальник в облагропроме.

А тут другое препятствие: капитан милиции на поездку Самбиева в область добро не дает, кричит – погоны дороже. Тогда Арзо предлагает – в случае чего пусть объявляет побег. Собутыльники – председатель, прораб, участковый, а с ними и отец Нины – тесть Ансара, и сам Ансар выступают гарантами и поручителями Самбиева.

Арзо берет в долг у Ансара пятьсот рублей, из скупой кассы по расходному ордеру выписывается еще пятьсот на командировочные председателю и водителю. В райцентре Байкалово Самбиев просит остановить вездеход возле универмага, не заходя в пустые торговые отделы, прямо идет в подсобное помещение.

– Да кто вы такой? – возмущается толстая женщина – завскладом или товаровед.

– Я – шабашник, – улыбается Самбиев. – На днях женюсь, приодеться надо. Магарыч будет.

Через полчаса он выходит, а председатель и водитель рты разинули, признать не могут, однако другого такого же длинного, кучерявого в районе нет. На Самбиеве элегантно сидит светло-серый, легкий, летний костюм производства ГДР, белая сорочка, темный галстук, лаком блестящие туфли.

– Это еще зачем? – вначале недоволен Кузьиванов, но