– Он мертв? – шепотом спросила она у Клема.

Он покачал головой.

– Пока держится.

Не было нужды спрашивать, что поддерживает его жизнь. Наполовину превращенная в щепки парадная дверь была распахнута настежь, и сквозь нее до Юдит донесся первый удар колокола какой-то далекой церкви.

– Круг завершен, – сказала она.

– Какой круг? – спросил Клем.

Она не ответила. Какое это могло теперь иметь значение? Но Целестина оторвала взгляд от лица Миляги, и в глазах у нее Юдит прочла тот же вопрос, который задал ей Клем. Она постаралась сделать ответ как можно более кратким.

– Круг Имаджики, – сказала она.

– Откуда ты знаешь? – спросил Клем.

– Богини сказали мне.

К этому моменту она уже почти спустилась с лестницы и увидела, что Миляга держится за жизнь в буквальном смысле этого слова, сжимая руку Целестины и пристально глядя ей в лицо. И лишь когда она присела на последнюю ступеньку, взгляд его обратился к ней.

– Я... никогда не знал... – сказал он.

– Я знаю, – ответила она, думая, что он имеет в виду заговор Хапексамендиоса. – Мне и самой не хотелось в это верить.

Миляга покачал головой.

– Я говорю не о круге... – с трудом выговорил он, – ...я никогда не знал, что Имаджика – это круг...

– Эта тайна была известна только Богиням, – ответила Юдит.

Теперь заговорила Целестина, и голос ее был таким же мягким, как и те отблески, что освещали ее губы.

– А Хапексамендиос знает? – спросила она.

Юдит покачала головой.

– Значит, какой бы огонь Он ни послал... – прошептала Целестина, – он опишет круг и вернется к Нему.

Юдит посмотрела на нее, смутно ощутив в этих словах какую-то надежду на спасение, но не в состоянии понять, в чем же она заключается. Целестина опустила взор на лицо Миляги.

– Дитя мое, – сказала она.

– Да, мама.

– Иди к Нему, – сказала она. – Пусть твой дух отправится в Первый Доминион и найдет своего Отца.

Юдит показалось, что Миляге не под силу даже дышать, не говоря уже о более трудных задачах, но, возможно, дух его проявит себя более могущественным, чем тело? Он потянулся рукой к лицу матери, и она крепко сжала его пальцы.

– Что ты задумала? – спросил Миляга.

– Вызвать Его огонь, – ответила Целестина.

Юдит оглянулась на Клема, чтобы проверить, сумел ли Клем лучше нее проникнуть в смысл этого диалога, но на лице его застыло выражение полного недоумения. Какой смысл призывать смерть, если она и так придет куда быстрее, чем хотелось бы?

– Постарайся задержать Его, – говорила Целестина Миляге. – Предстань перед Ним любящим сыном и отвлекай Его внимание так долго, как только сможешь. Подольстись к Нему. Скажи, что ты мечтаешь увидеть Его лицо. Способен ли ты сделать это ради меня?

– Конечно, мама.

– Хорошо.

Убедившись, что сын понял ее просьбу, Целестина положила руку Миляги ему на грудь и, высвободив колени, осторожно опустила его голову на пол. У нее оставалось еще последнее напутствие.

– Когда ты двинешься в путь, обязательно отправляйся через Доминионы. Он не должен догадаться, что существует другой путь, ты понимаешь?

– Да, мама.

– А когда ты окажешься там, дитя мое, постарайся услышать голос. Он доносится из земли. Ты обязательно услышишь его, только надо быть очень внимательным. Он говорит...

– Низи Нирвана.

– Верно.

– Я помню, – сказал Миляга. – Низи Нирвана.

И словно это имя было благословением, которое убережет его от всех опасностей, Миляга закрыл глаза и отправился в путь. Не тратя время на сентиментальные оплакивания, Целестина решительно поднялась и двинулась к лестнице.

– А теперь я должна поговорить с Сартори.

– Это не так-то просто, – сказала Юдит. – Дверь заперта – и под охраной.

– Он – мой сын, – ответила Целестина, бросив взгляд в направлении Комнаты Медитации. – Он мне откроет.

С этими словами она начала подниматься вверх.

1

Дух Миляги покинул дом, занятый мыслями не об Отце, который ожидал его в Первом Доминионе, а о матери, которую он оставил на Гамут-стрит. Слишком мало времени провели они вместе в те часы, что прошли после возвращения из башни Tabula Rasa. Он склонялся у ее кровати, пока она рассказывала ему сказку о Низи Нирване. Он держал ее за руки под дождем Богини, стыдясь своего желания, но не в состоянии подавить его в себе. И наконец, еще несколько мгновений назад, он лежал у нее на коленях, истекая кровью. Ребенок, возлюбленный, труп. В эти несколько часов уместилась небольшая жизнь, и им придется ею удовлетвориться.

Он не вполне понимал, с какой целью она послала его в Первый Доминион, но в таком смятенном состоянии он не был способен ни на что иное, кроме повиновения. Очевидно, у нее были на то свои причины, и теперь, после того, как дело всей его жизни было испорчено, ему оставалось только доверять ей. Не понимал он и того, что произошло с Примирением. Он был настолько далеко от своего тела, что готов был совсем распрощаться с ним, и вдруг, в следующее мгновение, он уже оказался в Комнате Медитации, вопя от боли, которую причиняла ему Юдит, а в дверях возник его брат со сверкающими ножами. Увидев смерть в его лице, он понял, почему мистиф пошел на страшную пытку, лишь бы сообщить ему, что он должен отыскать Сартори. В лице его брата скрывался Отец – в его чертах, в его выражении, в этой отчаянной решимости, – и не было никаких сомнений, что Он всегда был там, но Миляга так и не смог Его распознать. В лице Сартори он замечал лишь свою собственную красоту, искаженную злом, и всегда говорил себе о том, как прекрасен его Рай по сравнению с Адом его двойника. Какая насмешка над самим собой! Отец одурачил его, сделал его Своим подручным, Своим шутом, и он мог бы так никогда этого и не понять, если бы Юдит не вытащила его из Аны и не показала бы ему в живом зеркале лицо убийцы и разрушителя.

Но прозрение пришло слишком поздно, чтобы успеть исправить ошибку. Теперь он мог лишь надеяться на то, что его матери лучше известно, где может скрываться та призрачная надежда на спасение, что им осталась. Теперь он станет ее подручным и отправится в Первый Доминион по ее повелению.

* * *

Как она и просила его, он направился в Первый Доминион кружным путем, пролетая над местами, которые он посетил, проверяя Синод, и хотя ему страстно хотелось ненадолго задержаться и провести несколько минут с другими Маэстро, он знал, что медлить нельзя.

Однако он увидел их с высоты и убедился в том, что они сумели благополучно выбраться из Аны и вернуться в Доминионы, чтобы отпраздновать свой триумф. На холме Липпер Байак Тик Ро истошно завывал, задрав голову в ночное небо. Голос его звучал так громко, что перебудил всех обитателей Ванаэфа и всполошил стражу на башнях Паташоки. В Квеме Скопик выбирался из Ямы, где он сидел во время ритуала, и когда он поднял лицо к звездам, Миляга заметил, что в глазах его сияют слезы счастья. В Изорддеррексе Афанасий стоял на коленях на улице за воротами Эвретемекского Кеспарата и мыл руки в ручье, который подскакивал к его окровавленному лицу, словно собака, встретившая хозяина после долгой отлучки. А на границе Первого Доминиона, где дух Миляги замедлил свой полет, стоял Чика Джекин и ждал, когда растворится стена Просвета и за ней откроется Доминион Хапексамендиоса.