О природе природы

Интересно было узнать, что Эд спал с мужчинами; видимо, в юности, потому что на памяти Луиса он никогда мужчин домой не приводил. А вот женщин приводил. Похоже, думал Луис, что всех женщин своего поколения, а теперь переключился на Пятое, из тех, что постарше. Звуки его оргазма Луис уже выучил наизусть – резкое, торопливое «ха! Ха! ХА!» – и наслушался всевозможных воплей, стонов, визгов, хрипов, хряпов и писков, какие издает в экстазе женщина. Громче всех ревела 4-Йеп Сози, физиотерапевт из третьей чети, – она заглядывала к Эду, сколько Луис себя помнил, и всегда, даже теперь, приносила его сыну печенье. Сози начинала с «аа! Аа!», как все, но ее «аа» становились все громче и громче, все дольше и дольше, переходя в беспрерывный, безумный вой, такой громкий, что бабке 2-Вон, жившей дальше по коридору, однажды померещилось, что это аварийная сирена, и она подняла весь блок Вон с постели. Эда это не смутило. Его ничего не смущало. «Это же совершенно естественно», – говорил он.

То была его любимая фраза. Все, что относилось к телу, было «совершенно естественно». Все, что относилось к рассудку, – нет.

Но тогда что значит «естество»?

Сколько мог понять Луис – а он много думал об этом, особенно в последний школьный год, – Эд был прав. В этом мире – на этом корабле, поправил он себя, потому что решил приобрести определенные привычки, так что – на этом корабле «природой» было человеческое тело. Ну и до определенной степени растения, почва, вода в гидропонных системах и еще бактериальная масса. До определенной степени, потому что их состояние тщательно контролировалось инженерами, даже более тщательно, чем здоровье людских тел.

А «природой» на изначальной планете было то, что человек не может контролировать. «Природой» было то, что контролю неподвластно, что контролю доступно, но руки пока не дошли, и то, что из-под контроля вышло. Потому те немногие места на Дицю, где жило мало людей, назывались «природными заказниками», «заповедниками» или просто «глухоманью». В таких местах жили звери, которых называли «дикими». Так что все животные функции организма этим самым оказывались природными, естественными – пить, есть, мочиться, испражняться, спать, трахаться, отзываться на условные рефлексы и реветь сиреной при раздражении клитора языком.

А вот контроль над этими функциями никто не называл противоестественным – разве что Эд. Это называлось «культурой». С момента рождения естество тела начинало подчиняться контролю. А по-настоящему управление вступало в силу, дошло до Луиса, к семи годам, когда дети надевают одежду и становятся гражданами из дикого стада малышни, маленьких голых дикарей.

Что за чудесные слова!.. «Дикий»… «стадо»… «культура»… «граждане»…

Как бы ни подчинила тебя культура, тело остается, пусть не до конца, диким, естественным, природным. Оно должно остаться животным или умереть. Его нельзя полностью приручить, до конца взять к ногтю. Даже растения, как понял Луис из рассказов отца Син, генетически перестроенные на выполнение симбиотических функций, не были совсем предсказуемы и покорны, а культуры бактерий постоянно выдавали «дикие» штаммы. Полностью подчинить можно только неодушевленное, само вещество мира, элементы и соединения, газы, жидкости, и твердые тела, и все, что сделано из них.

А что же контролер, носитель культуры – разум? Культурен ли он сам? Может ли овладеть собой?

Вроде бы причины обратному нет; однако же большую часть курса истории составляют неудачи разума, совершающего подобные попытки. Но это неизбежно, думал Луис, потому что на Дицю «природа» была так велика, так могуча. Там не было ничего, полностью подчиненного человеку, кроме виртуальности.

Странно, но этот интересный факт Луис узнал в виртуальной программе. Он прорубался сквозь тропические джунгли, кишевшие чем-то, что летало, кусалось, ползало, жалило, грызло и мучило плоть, задыхался в липкой вонючей жаре, отнимавшей все силы, пока не выбрался на свободное место, где при виде его вылетела с воплями из хижин жуткая кучка несчастных, искалеченных болезнями, плохим питанием и самоуродованием, и забросала пришельца отравленными дротиками из духовых трубок. Это было практическое задание по этике, выполнявшееся в программируемых Джунглях В-Дицю. Слова «тропики», «джунгли», «деревья», «насекомые», «жало», «хижины», «татуировки», «дротики» содержались во вчерашнем подготовительном словарике. Но сейчас Луиса подгоняла Этическая Дилемма: бежать? завязать разговор? сдаться? отстреливаться? Его в-манекен имел при себе убивающее оружие и был одет в плотный костюм, который мог выдержать уколы дротиков. А мог и не выдержать.

Урок был интересный, и потом в классе они устроили обсуждение. Но уже потом на Луиса обрушилось осознание потрясающей огромности этих «джунглей», в которых присутствие одичалых человеческих существ было настолько незначительным, что казалось случайным, а человек культурный был им попросту чужд. Ему там не место. Как любому другому. Неудивительно, что отрицательные поколения с трудом поддерживали свою культуру и самоконтроль под таким давлением.

Контролируемый эксперимент

Хотя аргументы ангелов Луис находил одновременно довольно глупыми и изрядно пугающими, в одном, по его мнению, они были глубинно правы: в том, что цель полета не так важна, как сам полет. Начитавшись истории и испытав на себе Джунгли и Трущобы, Луис начал подумывать, а не было ли основной целью Нулевого поколения дать нескольким тысячам человек место, где те смогут избежать подобных ужасов. Где человеческое бытие может быть контролируемо, как опыт в лаборатории. Контролируемый опыт по контролю.

Или контролируемый опыт в свободе?

Большего слова Луис не знал.

Его мысленному взгляду слова представлялись имеющими размер, плотность, глубину; слова были темными звездами, иные – мелкие, тусклые, плотненькие, а другие – огромные, сложные, хитроумные, их могучее поле тяготения наращивало вокруг ядра шубу бессчетных значений. А самой большой из черных звезд была «свобода».

А для него лично свобода имела образ ясный и четкий. Приступы астмы у него случались нечасто, но врезались в память намертво; и однажды, когда Луису было тринадцать, на уроке физкультуры он неудачно увернулся от Большого Лина, и тот рухнул на Луиса всем своим весом. А так как весил он вдвое больше своего спарринг-партнера, то вышиб из него дух. Луис бесконечно долго задыхался, не в силах втянуть в себя воздух, и первый вдох оказался ошеломительно болезнен, мучителен, тягостен. Вот это была свобода. Дыхание. Когда дышишь.

А без нее задыхаешься, теряешь сознание и умираешь.

Те, кто живет естественно, точно звери, могут бежать, куда им вздумается, но их разум задыхается; они лишены свободы. Это Луис понял, проглядывая исторические ленты и в-миры. Трущобы-2000 так потрясали именно потому, что не «дикая природа» делала их обитателей безумными, больными, опасными и чудовищно уродливыми,