марта 1918 года, — когда немецкие войска стояли на линии Нарва — Псков — Миллерово — Ростов-на-Дону, Россия прекратила свое участие в войне, причем именно тем способом, против которого особенно выступали революционеры — сепаратным миром в Бресте. От нашей страны отторгались польские, литовские, частично латвийские и белорусские земли. Россия выводила войска из Финляндии, Эстонии и остальной части Латвии, с Украины; очищала округа Карс, Ардаган и Батум, судьба которых передавалась в руки Турции. Россия обязывалась произвести полную демобилизацию армии и флота. Страна утратила 1 млн квадратных километров территории, на которой проживало 56 млн человек, добывалось 90 % угля и производилось 54 % промышленной продукции[2531]. По степени унижения Брестский мир не имел аналогов в истории.

То, что огромная часть территории страны оказалась под немецкой оккупацией, дало основания для прямого вмешательства в российские дела со стороны держав Антанты, которые поддержали антибольшевистские движения. Россия также стала объектом прямой интервенции и полем боя между Западными союзниками и Германией. Впервые со времен Золотой орды мы перестали быть субъектом международных отношений и оказались их объектом. Все с упоением делили российское наследство. Великая страна стояла на коленях, и падение не могло быть более мучительным, унизительным, кровавым. «Русская революция оказалась национальным банкротством и мировым позором — таков непререкаемый морально-политический итог пережитых нами с февраля 1917 года событий»[2532], — скажет Петр Струве.

Россия была отброшена в начало XVII века. И впервые со Смутного времени историческое бытие России было поставлено под сомнение. К лету 1918 года на территории бывшей империи существовало как минимум 30 правительств. Даже великорусские губернии повсеместно провозглашали себя республиками. О своей независимости и надежде позднее воссоединиться с дебольшевизированной Россией объявила Сибирь. На месте величайшей державы лежало лоскутное одеяло враждующих друг с другом государств, краев, автономий, оккупированных территорий. Центральная власть распространялась, по существу, лишь на две столицы. Треть европейской части страны находилась под немцами. На Волге правил Комитет Учредительного собрания (Комуч), в Туркестане — панисламский союз, на Северном Кавказе — атаман Каледин, в Сибири — региональные правительства и японцы.

Страна шла стенка на стенку в ужасе братоубийственной бойни.

Одни восстали из подполий,

Из ссылок, фабрик, рудников,

Отравленные темной волей

И горьким дымом городов.

Другие из родов военных,

Дворянских разоренных гнезд,

Где проводили на погост

Отцов и братьев убиенных.

Одни идут освобождать

Москву и вновь сковать Россию,

Другие, разнуздав стихию,

Хотят весь мир пересоздать.

В тех и других война вдохнула

Гнев, жадность, мрачный хмель разгула.

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других[2533].

Трагедия гражданской войны (описанная в этом отрывке из Максимилиана Волошина), в огне которой сгорели миллионы наших сограждан, и ее жестокость объяснялись тем, что проигравшего ждала смерть или, в лучшем случае, изгнание. «Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали, — писал Борис Пастернак. — От крови тошнило, она подступала у горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза»[2534].

В сборнике «Из глубины», созданном авторами «Вех» в 1918 году, выдающийся философ права Павел Новгородцев писал: «Великая смута наших дней показала… как ошибались те, кто ожидал русской революции как торжества и счастья русского народа. Не только государство наше разрушилось, но и нация распалась. Революционный вихрь разметал и рассеял в стороны весь народ, рассек его на враждебные и обособленные части. Родина наша изнемогает в междоусобных распрях. Неслыханное расстройство жизни грозит самыми ужасными, самыми гибельными последствиями. Захваты и завоевания неприятеля почти не встречают противодействия, и, кажется, всякий может сделать с Россией, что хочет. Только самые черные дни нашей прошлой истории могут сравниться с тем, что мы сейчас переживаем»[2535]. Ему вторил религиозный философ Семен Франк: «Мы уже хорошо понимаем, что вихрь, закрутивший нас с марта прошлого года, был не подъемом творческих политических сил, а принес лишь гибель, залепил нам глаза поднявшейся с низин жизни мутью и пылью и завершился разрушительной свистопляской всех духов смерти, зла и разложения»[2536].

Революция, гражданская война и интервенция имели очень серьезные долговременные последствия для страны, характера ее государственности, отношений с остальным миром.

Российская экономика рухнула. В 1920 году она составляла 12,8 % от довоенной. Выплавка чугуна упала до уровня 1862 года, а выпуск тканей — 1857-го. Ущерб, причиненный народному хозяйству только гражданской войной, в стоимостном выражении оценивался в 50 млрд золотых рублей. Число человеческих жертв в гражданскую войну невозможно установить. Современные историки оценивают общие демографические потери населения на фронтах и в тылу воевавших сторон (в боях, от голода, эпидемий и террора) в 8 млн человек[2537]. Но это на глазок. Еще сложнее оценить количество бежавших из страны. Известно, что по 100 тыс. эмигрантов приняли Германия и Франция, 400 тыс. — Китай, но мощные потоки беженцев текли и в другие государства. В России произошла почти полная смена элиты. С учетом отпадения ряда частей бывшей империи население страны сократилось почти на 50 млн человек. По данным Сорокина, в 1914 году на территории Российской империи жили 178 млн человек, в 1920-м — 131 млн. За вычетом отделившихся регионов на территории, сохраненной Советской Россией, население уменьшилось на 17–18 млн человек[2538].

Такова была цена революции.

Огромную цену заплатили и люди, в ней участвовавшие. Правильно говорят, что революция пожирает своих детей. Но она пожирает и своих отцов. Февральская революция круто поменяла жизнь и ее жертв, и ее творцов. Мало кому из них она принесла счастье.

Настоящая трагедия ждала дом Романовых.

Николай II и его семья оставались под арестом в Александровском дворце Царского Села до августа 1917 года, когда их всех перевезли в Тобольск. В конце апреля 1918-го Николая, Александру Федоровну и Марию Николаевну посадили на телеги, довезли до Тюмени и оттуда на поезде отправили в Екатеринбург, где разместили в здании на Вознесенском проспекте, реквизированном у инженера Ипатьева. Остальные дети воссоединились с семьей только через месяц. В ночь с 16 на 17 июля в подвале того же здания вся царская семья — Николай II, Александра Федоровна, цесаревич Алексей, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия — была расстреляна. Вместе с ними погибли доктор Боткин, камердинер, повар, горничная. История династии Романовых, начавшаяся в Ипатьевском монастыре, откуда был призван