«Пролетарский интернационализм» у Маркса и Энгельса всегда означал сведение национальных проблем к социальным, то есть решение социальных проблем таким способом, чтобы тем самым были решены и проблемы национальные. Лозунг пролетарского интернационализма означал отношение к межэтническим конфликтам как в первую очередь к фактору, который препятствует политической консолидации международного пролетариата. Национальные претензии нужно было как можно полнее удовлетворить еще в рамках буржуазной демократии – именно для того, чтобы забыть о них и сосредоточиться на классовой борьбе. И угнетенный пролетариат, и пролетариат-победитель не должны были иметь национального лица. РСФСР, а затем СССР были провозглашены «родиной всех трудящихся мира», как позже государство Израиль – родиной всех евреев. Исключительная роль какой-либо одной нации, в частности русской, тем самым исключалась. Коммунист из нерусских этносов имел даже некоторые преимущества, поскольку на своей этнической территории мог рассчитывать на большее доверие населения, а на должности во властном всесоюзном центре выглядел как иллюстрация пролетарского интернационализма и дружбы народов СССР. Основой консолидации советского общества должна была быть не национальная идея, а идея социалистической революции и строительства социализма и коммунизма.

С национальными проблемами имела дело Российская империя, потому что с национальной точки зрения это была империя русских, а идеология империи была российской национальной идеей. Правда, под «русскими людьми» имелись в виду также украинцы и белорусы, что требовало их как можно более быстрой русификации. Все «нерусские люди», инородцы, не могли быть консолидированы в обществе, разве что «инородческая» элита хотя бы отчасти включалась в дворянское сословие империи, то есть власть над «инородцами» укреплялась через механизмы сословно-бюрократического строя.

Основой консолидации советских людей провозглашалась социально-политическая идея – «союз рабочего класса и крестьянства» для выполнения «всемирно-исторической миссии пролетариата».

Уже во времена Великого перелома идея Мировой революции была вытеснена идеей Великого государства, а в последнее десятилетие Сталина Великое государство явно стало Великой Россией. Однако во времена Хрущева великодержавная российская идеология ослабела, поскольку сделана была фундаменталистская попытка возродить ленинские ценности. Сам Хрущев пришел в Кремль с Украины вместе со своим украинским партийным окружением («стоптанными тапками», как говорили в партийном аппарате), которое способствовало некоторому отходу от российских великодержавных позиций сталинской поры.

Игнорируя реальное бытие наций и возводя решение национальных проблем к ряду декларативных мероприятий и институций, коммунисты создали сугубо формальный, иллюзорный, якобы правовой мир, которому противостояла суровая властная реальность. Таким миром был и сам Союз Советских Социалистических Республик. Демократическая и даже высокопарная «сталинская Конституция» создала целую иерархию национальных государственных формирований в СССР, которая была бы идеальной структурой междунационального сосуществования, если бы она имела какое-то отношение к действительности. На самом деле за правовыми кулисами пряталась – да и не очень пряталась – партийно-государственная властная система, которая не имела с декорациями ничего общего, разве что подгоняла реальные структуры власти к ирреальным конституционным.

Эта ирреальная конституционная система имела продолжение во всех сферах общественной жизни. Чтобы продемонстрировать всю полноту «решения национального вопроса в СССР», даже там, где национальные псевдореспублики не имели реальных научных и культурных ресурсов, создавались псевдоакадемии наук, псевдотеатры и псевдолитература, национальные языки и тому подобное, и карьеру национальная «элита» делала прежде всего преданностью власти и взаимной личной поддержкой. Центральная власть прекрасно видела провинциальную второсортность срочно созданных таким способом «национальных культур», но именно такой их характер больше всего ее устраивал. Советская империя в определенных пределах поддерживала учебу и научную и культурную деятельность на родных национальных языках, но оставляла «национальные окраины» в состоянии глубокой провинциальности и всевластия бездарностей, единственными добродетелями которых была их партийная преданность. Такое положение вещей эффективнее, чем вульгарное запрещение, привязывало национальную периферию к российскому центру, а в то же время развивало у «националов» провинциальный комплекс неполноценности, и в случае политического бунта вольнодумных столичных элит позволяло центральной власти опираться на провинцию. Так было, в частности, в начале хрущевской «оттепели», когда в борьбе против московских критически мыслящих литераторов ЦК опирался на периферию, в частности на украинское писательство.

Однако этот двурушнический замысел приносил неожиданные последствия. Шел непрестанный процесс развития образования, науки и культуры, а с ним формирование национальных элит высокого уровня, что нередко приводило к трагическим конфликтам в «национальной глубинке» между молодыми и талантливыми, с хорошим образованием учеными, писателями, художниками, с одной стороны, и господствующей номенклатурной национальной верхушкой – с другой.

Для партийного руководства проблема национального самоопределения реально в первую очередь была проблемой автономности национальной партийной организации. Региональный партийный принцип управления, возобновленный Брежневым, означал также высокую меру независимости местных национальных партийно-государственных номенклатур. Еще при Хрущеве сложились условия, когда местные группировки (кланы) формировали такие комфортные жизненные и властные обстоятельства, что перспектива переезда в Москву казалась скорее наказанием, чем повышением. Естественно, независимость региональных властных элит от центра сопровождалась усилением коррупции.

Ситуация обострилась в связи с кризисом коммунистической партийной идеологии на программном уровне.