друга. Амбивалентным – это значит, что оценочное суждение, при относительной приемлемости двух противоположных решений, колеблется в выборе, как буриданов осел.

Поистине, есть достаточно оснований, чтобы говорить о кризисе в области современного мышления и современного знания, кризисе, столь фундаментальном и столь далеко зашедшем, с каким мы вряд ли когда-либо сталкивались в предшествующие, известные нам периоды жизни в прошлом.

Интеллектуальная составляющая всеобъемлющего культурного кризиса, который мы переживаем, заслуживает преимущественного рассмотрения также и потому, что ее можно выделить и описать гораздо более объективно, чем вызывающие опасения события общественной жизни, и, кроме того, судить о ней можно без всякой предвзятости. Она лежит, во всяком случае для огромного большинства, вне сферы вражды, конфликтов и злой воли. Она свидетельствует о кризисе, но, строго говоря, не расстройстве или развале. Само собой разумеется, что под интеллектуальным кризисом следует понимать не сопротивление со стороны мышления, находящегося под политическим давлением, но само развитие науки – так, как оно проявляется там, где дух все еще обладает свободой, в которой он нуждается, чтобы оставаться тем, что он есть. Если не говорить о таких странных блюдах, как μάτεσις (мáтесис) по-марксистски или по-нордически11* (которыми кое-кто всерьез хочет нас потчевать), полной свободой все еще обладают прежде всего естественные науки, с их лидером – математикой. Естественные науки до сих пор интернациональны. Никакие предвзятости не могут помешать ходу исследований. Национальная зашнурованность тех или иных стран причиняет естественно-научному мировому обмену и совместной работе исследователей не так уж много вреда. Субъектом, который мыслит в сфере естественных наук, все еще является человек, без каких-либо дополнительных уточнений. Гуманитарные науки, имеющие отношение к духовной культуре, издавна в гораздо большей мере, нежели естественные науки, были связаны с национальным характером и государственными границами. Это заложено в самой природе их предмета. Они с бóльшим трудом восходят на тот уровень духовной свободы, который сообщает им качественные свойства науки. Угрозы и политическое принуждение неотвратимо разят их в самое сердце. Тем не менее на небосклоне гуманитарных наук пока еще относительно ясно. И когда там видится что-то действительно новое: существенные изменения в методе и во взгляде, дальнейшее накопление и обработка материала, новый синтез, – над всем этим шумливые приспешники той или иной политической системы нисколько не властны.

Если же научное мышление в целом пребывает в состоянии кризиса, то это кризис, развивающийся изнутри, а вовсе не вызванный соприкосновением с пороками общества, утратившего равновесие. Это процесс, проходящий в самой сфере духа и увлекающий науку по узкой, крутой, почти недоступной тропинке к вершинам, с которых едва ли откроется путь куда-либо дальше. В кризисе чистого мышления человеческое скудоумие или духовный разлад не принимают участия. Именно утончение инструмента познания и углубление самой воли к познанию являются причиною кризиса.

Поэтому кризис не только неизбежен, но желателен и благотворен. Здесь, по крайней мере, пока еще ясно, каково стремление нашей культуры. Но это стремление вперед, с обогащенными средствами, через нынешние неразрешимые сомнения и неуверенность, от настоящего – к будущему. Мысль видит перед собою свой путь и должна по нему идти. Не останавливаясь и не поворачивая назад.

Простая констатация уверенности, что, по крайней мере, в одной исключительно важной сфере курс выбран правильно, поддержит и успокоит тех, кто стал бы отчаиваться в будущем нашей культуры. Каким бы обескураживающим ни был кризис мышления, в отчаяние приведет он лишь тех, кому недостает мужества принимать эту жизнь и этот мир такими, какими они нам дарованы.

VII. Всеобщий упадок способности суждения

Если отвлечься от того, как порождаются знания и идеи, и обратить взгляд на то, как знания распространяются, а идеи подхватываются и пускаются в обращение, картина сразу меняется. Общее состояние того, что может быть охарактеризовано как людское мышление, это не только состояние кризиса, но состояние кризиса, чреватого разложением и опасностью.

Сколь наивной кажется нам сейчас радостная иллюзия прошлого столетия, видевшего в прогрессе науки и распространении всеобщего образования залог и обещание непрерывно совершенствующегося общества! Кто еще всерьез верит, что переход триумфа науки в еще более прекрасный триумф техники может спасти культуру! Или что искоренение безграмотности положит конец невежеству! Нынешнее общество, вдоль и поперек окультивированное и почти сплошь механизированное, выглядит совершенно иначе, чем грезившаяся картина Прогресса!

В нашем обществе множество опасных симптомов, которые лучше всего охватывает понятие «упадок способности суждения». И это весьма постыдно. Мы живем в мире, который осведомлен о себе самом, о своей природе и своих возможностях во всех отношениях гораздо лучше, чем в любой предшествующий период истории. Мы на самом деле объективно знаем лучше, чем раньше, как устроено и как себя ведет мироздание, как действует живой организм, как соотносятся между собой вещи духовного свойства, как последующее проистекает из предыдущего. Субъект человек знает себя и свой мир лучше, чем раньше. Человек действительно стал более способен судить о чем-либо. Интенсивно, поскольку его ум проникает глубже в связь и состав вещей; экстенсивно, поскольку его знание равномерно распространяется на гораздо более широкие области; и прежде всего поскольку гораздо большему числу людей, по сравнению с прошлым, стала доступна определенная степень познания. Общество, взятое как абстрактный субъект, познает само себя. «Познай самого себя» всегда считалось воплощением мудрости. Вывод кажется непреложным: мир стал мудрее. – Risum teneatis[47]…

Мы знаем лучше. Глупость, во всех ее проявлениях, пустая и смехотворная, злобная и вредоносная, никогда еще не устраивала таких вакханалий по всему миру, как ныне. Сейчас она уже не смогла бы стать темой остроумного и насмешливого трактата гуманиста вроде Эразма, который был наделен благородным умом и всерьез обеспокоен состоянием общества. Как болезнь всего общества следует нам рассматривать нескончаемую глупость нашего времени, выискивать ее симптомы, трезво и беспристрастно, пытаться определить вид недуга и, наконец, обдумать средства выздоровления.

Ошибка вышеприведенного силлогизма: «самопознание есть мудрость – мир познал себя больше, чем раньше, – следовательно, мир стал более мудрым» – лежит в двойной двусмысленности понятий. Во-первых, в том, что мир познаёт и ведет себя не как абстрактный субъект, но выражает себя лишь в мыслях и поведении индивидуумов; во-вторых, в том, что в слове познание двусмысленность знания и мудрости остается неустранимой. Последнее едва ли нуждается в обстоятельном пояснении.

В обществе с всеобщим народным образованием, всеобщей и незамедлительной публичностью ежедневных событий и далеко зашедшим разделением труда средний человек ощущает себя все менее зависимым от собственного мышления и собственных действий. Пожалуй, это может на какое-то мгновение показаться парадоксальным. Ведь обычно считают, что в менее интеллектуальной культурной среде, с недостаточным уровнем знаний,