устройства получили приказ демонтироваться, распасться на безвредные пылинки. Иначе из спасителей они бы превратились в убийц. И дело этим не ограничилось. Нам стало нелегко пользоваться даже генетическими технологиями, поскольку все они были основаны на взаимодействии машин с дублирующими процессами в ДНК. Проблем не возникло только у людей, которые унаследовали от родителей гены долгожительства, но таких очень немного.

– Куда меньше, чем реально бессмертных.

– Конечно… – Она помедлила, словно собираясь с мыслями. – У герметиков – ты их видел – внутри по-прежнему весь комплект наномеханизмов, которые постоянно восстанавливают погибшие клетки. Но плата за это – трудности с перемещением по Городу. Если кто-нибудь из них захочет покинуть свой паланкин, то сможет появляться лишь в некоторых местах, где гарантированно отсутствуют чумные споры. И даже в этом случае риск очень велик.

Я критически посмотрел на Зебру:

– Но ты не герметик. Значит, ты больше не бессмертна?

– Нет, Таннер… Все далеко не так просто.

– Тогда поясни.

– После эпидемии кое-кому из нас удалось разработать новую технологию. Она позволяет сохранять бо́льшую часть наномеханизмов и при этом перемещаться по Городу, ничего не опасаясь. Это медицинский препарат, можно сказать, наркотик. Принцип его действия никому не известен. То ли это вещество делает имплантаты неуязвимыми для спор чумы, то ли просто не позволяет спорам проникать в тело.

– Этот препарат… как он выглядит?

– Тебе незачем знать, Таннер.

– Предположим, меня интересует бессмертие.

– Правда?

– Ну, допустим, что правда.

– Так я и думала. – Зебра глубокомысленно кивнула. – Там, откуда ты прибыл, бессмертие считается чем-то вроде бессмысленной роскоши, верно?

– Те, кто не произошел от момио, так и полагают.

– Момио?

– Иначе мы называем их «спящими». Они были бессмертными в отличие от экипажа «Сантьяго».

– «Мы»? Говоришь так, словно сам там был.

– Просто оговорился. Вообще какой смысл в бессмертии, если ты имеешь все шансы в ближайшие десять лет получить пулю в голову или штык в сердце? Да и при всем желании цена, которую запрашивают ультра, непомерна.

– А у тебя есть такое желание, Таннер Мирабель?

Она поцеловала меня, потом отстранилась и посмотрела в глаза, совсем как Гитта в моем сне.

– Я хочу заняться с тобой любовью, Таннер. Тебя это не шокирует? Хотя вряд ли. Ты не просто симпатичный парень – ты не похож на других. Не играешь в наши игры и даже не пытаешься в них разобраться. Хотя, будь у тебя желание, ты стал бы неплохим игроком. Я не знаю, кем тебя считать.

– У меня та же проблема, – печально отозвался я. – Мое прошлое – сплошное белое пятно.

– Милое выражение, хотя не слишком оригинальное.

– Ну, извини.

– За что? Все верно, Уэверли сказал, что протралил тебя и не обнаружил ничего определенного. Все равно что клеить разбитую вазу. Нет, даже не так. Он сказал: все равно что клеить одновременно две или даже три разбитые вазы, не имея представления, какой они были формы.

– Посткриогенная амнезия, – сказал я.

– Что ж, возможно. По мнению Уэверли, у тебя в голове хаос. Уэверли считает… Ладно, хватит про Уэверли.

– Прекрасно. Но ты так и не рассказала об этом препарате.

– А почему он тебя интересует?

– Потому что мне кажется, я уже встречался с ним. Это «топливо грез», правильно? Твоя сестра пыталась узнать о нем побольше, и это ее погубило.

Зебра ничего не ответила, но спросила:

– Этот сюртук… он твой?

– Нет, подарил один добрый самаритянин. А при чем здесь сюртук?

– Наводит на мысль, что ты пытаешься меня дурить. Ты и правда мало знаешь о «топливе грез»?

– Пару дней назад вообще ничего не знал.

– Ну, так узнай кое-что, – сказала Зебра. – Нынче ночью я вколола тебе малую дозу «топлива».

– Что?!

– Совсем чуть-чуть, правда. Наверное, надо было спросить разрешения, но ты был ранен и изнурен, а я знала, что риск почти нулевой. – Она показала свадебный пистолет, которым сделала инъекцию, – маленький, бронзовый, заряженный полным флаконом снадобья. – «Топливо» защищает тех из нас, у кого остались в теле машины, к тому же обладает лечебными свойствами. Поэтому я и ввела его тебе. Теперь придется достать для себя новую дозу.

– И это так просто?

Она чуть улыбнулась и покачала головой:

– Не так просто, как было когда-то. Если только у тебя нет прямой связи с Гидеоном.

Я хотел спросить, в связи с чем она упомянула мой сюртук, но теперь мои мысли приняли другое направление. Если не ошибаюсь, это имя мне совершенно незнакомо.

– Гидеон?

– Заправила преступного мира. Никто не знает, как он выглядит и где живет. Впрочем, известно, что он полностью контролирует распространение «топлива грез» по Городу и что люди, которые на него работают, относятся к своему делу очень серьезно.

– И теперь они сократили поставки? Как раз когда все привыкли к «топливу»? Может, мне стоит побеседовать с этим Гидеоном?

– Не влезай в это глубже, чем следует, Таннер. Добром не кончится.

– Ты говоришь так, словно не раз имела с ним дело.

– Совершенно верно.

Зебра подошла к окну и провела пальцем по стеклу:

– Я уже рассказывала о Мауре, Таннер, о моей сестре, которой нравился вид из этого окна?

Вспомнив, о чем мы беседовали вскоре после того, как пришли в эту комнату, я кивнул.

– Если помнишь, я говорила, что она погибла. Так вот, моя сестра связалась ни больше ни меньше как с людьми Гидеона.

– И эти люди с ней расправились?

– Мне не удалось выяснить наверняка, но я думаю, так и было. Маура полагала, что они нарочно душат нас, придерживая самый необходимый Городу препарат. «Топливо грез» – опасное вещество, Таннер. За ним охотятся многие, а для большинства из нас оно поистине бесценно. Ради «топлива» люди не просто готовы убивать – из-за него развязывают войны.

– Значит, она пыталась убедить Гидеона увеличить поставки?

– Маура смотрела на вещи трезво. Она была не настолько наивна, чтобы такое пришло ей