— Давай. Лена тебя на обочине будет караулить.

— Антон, прости меня, пожалуйста… — бормочу я, когда он, закончив разговор, возвращает мне телефон. — Я…

— Лен, потом, давай всё потом. Ты вообще встать можешь? Ноги держат?

Придерживаясь за машину, я поднимаюсь. Голова все еще гудит и идет кругом, а колени дрожат. Но это, скорее, просто стресс.

— Могу.

— Ну всё, выбирайся тогда на дорогу. Он быстро приедет.

На обочину я вползаю с большим трудом, ободрав колени и ладони о щебень. Слишком крутой оказался подъём.

Денис приезжает минут через двадцать. Кубарем скатывается вниз, к машине. И разражается матами. А я не могу вымолвить ни звука. Вина и стыд душат. А когда Антон на вопрос Дениса говорит, что вел он и просто отвлекся, я готова сквозь землю провалиться. Да, он сам попросил никому не говорить правду, чтобы у него не было еще больших проблем. Но, господи, как же стыдно, как невыносимо стыдно. Ведь это я преступница…

Затем мы на пару с Денисом вытаскиваем Антона. Я правда сначала их отговаривала, опасаясь, как бы он не травмировал себе позвоночник. Нельзя же тогда его трогать, тем более куда-то тащить. Но они только отмахиваются:

— Да брось, все нормально будет.

Кое-как мы взбираемся наверх, на дорогу, и усаживаем Антона в машину к Денису на заднее сиденье.

— Короче, я вас щас высажу возле травмы… потом вернусь, вызову эвакуатор, все дела. Только вот матушке твоей что говорить? — спрашивает Денис, набирая скорость. — Она и так заволновалась, когда я сюда подорвался.

— Ничего пока не говори. Может, просто какой-нибудь банальный ушиб. Быстренько оклемаюсь, так она и не узнает ничего.

— Ага, не узнает. А тачка? Ее, по ходу, всю там перекорежило. Блин, Тоха, ну как тебя угораздило, а?

— Да дебил, что еще сказать, — бросает Антон. — В другой раз башкой буду думать.

— В другой раз… — качает головой Денис. — Ты ж за эту еще не рассчитался? А хотя бы половину выплатил? Нет? Пиздец! Ты, Тоха, и правда дебил, — выматерившись, Денис выжимает газ, и мы на большой скорости мчим в сторону города.

3. Лена

Зря Антон надеялся на банальный ушиб, и зря надеялась я…

Нам не повезло. Все хуже некуда. Хотя… при чем тут невезение? Это моя глупость всему виной. Я запаниковала и не справилась. Я разбила машину Антона и покалечила его самого.

Я еще не знаю, как буду с этим жить. Не знаю, как посмотрю в глаза его родителям, как произнесу ту ложь, на которой настаивает Антон. Я даже не знаю, что делать мне прямо сейчас. И словно в прострации сижу в приемном покое и глотаю слезы.

Сначала мы вместе с Антоном долго ждали своей очереди. Наверное, часа два, если не дольше. Он мучился, даже сесть не мог — лежал на боку. Молчал, конечно, как партизан, еще и говорил, что все нормально, но его выдавало лицо — неестественно бледное, землистое, покрытое мелкими капельками пота (хотя здесь прохладно), и плотно сжатые обескровленные губы. Видеть его таким было невыносимо, особенно зная, что мучается он по моей вине.

Потом Антона отвезли на рентген, и больше я его не видела. Прождав еще около часа, я сунулась к дежурному травматологу. И тот будничным тоном сообщил как убил…

— Кто? Антон Савельев? А-а, тот парень, который с лестницы упал… Ну что сказать? Очень неудачно он упал. У него перелом поясничного отдела позвоночника. Его отвезли в отделение.

— Что? — с ужасом охнула я. — Перелом позвоночника?

Я зажала рот, чтобы не взвыть в голос. Кабинет на миг накренился, пол качнулся, уползая из-под ног, и я тяжело привалилась спиной к двери.

— Вам плохо? Воды? — нахмурился врач.

Я качнула головой и с трудом выдохнула:

— Просто голова закружилась.

Казалось, между ребер, в солнечном сплетении, стремительно разрастался ледяной ком, от которого стыли и мертвели внутренности.

— Вы тоже упали с лестницы? — хмыкнул он, бегло оглядев меня и отметив, видимо, грязь на джинсах и кофте. — А если серьезно, вас тоже осмотреть не мешало бы, рентген сделать. Вдруг сотрясение, тем более голова кружится. Не тошнит?

— Со мной все в порядке, — выдавила я. — Что будет с Антоном? Он не сможет больше ходить?

— Пока трудно сказать. Утром ему сделают КТ, ЭНМГ, определят характер травмы… нужно ли будет хирургическое вмешательство… Ну а вообще, если спинной мозг и нервные корешки не задеты, то всё обойдется. Восстановление долгое, конечно. Если без осложнений, то месяца через три-четыре начнет понемногу вставать, передвигаться с поддержкой. Ну, сроки примерные… все зависит, как я уже сказал, от характера травмы, от лечения, от самого организма…

— А если задет…?

— Ну, тогда совсем другая песня. Если травмирован мозг, то да, это чревато развитием пареза или паралича. Но зачем сразу думать о худшем? По снимкам суставная поверхность не смещена. Так что, скорее всего, нарушена лишь целостность костной ткани. Но утверждать, конечно, не берусь, подождем полного обследования.

Я вышла в коридор и в изнеможении опустилась на ближайший стул. Спрятав лицо в ладони, так и сидела, пока не позвонил брат Антона.

— Че, где Тоха?

— Его положили в больницу… — еле сдерживая всхлип, ответила я.

— Че? Все так плохо? Ноги сломал поди? Вот придурок… А что мне его родакам говорить?

— Я не знаю, — выдавила я и все-таки заплакала.

— Э-э, Лен, не плачь. До вашей свадьбы заживет. Короче, передай ему тогда, что тачку я отогнал к себе во двор. Вроде не совсем в хлам. И это… пусть поправляется, я на неделе заскочу. Ты мне только скинь, какая там у него палата, ладно? Ну и если что надо будет — звони.

Очередь к травматологу не кончается. Одни уходят сами, других увозят, приходят новые, хотя уже глубоко за полночь. А я все сижу в каком-то отупении и не могу заставить себя уйти. Лучше бы я сама пострадала, чем вот так искалечить кого-то другого, да еще и остаться как будто ни при чем.

***

Домой я приезжаю под утро. Хорошо, что бабушка еще спит и не видит, в каком я состоянии. Быстро снимаю и прячу грязную одежду, мало-мальски привожу себя в порядок. Так что, когда она встает, все следы произошедшего уже скрыты.

Правда, она все равно о чем-то догадывается. Как бы я ни старалась, а прятать эмоции не умею.

— Вы с Антоном поссорились? — допытывается она. Я лишь мотаю головой. — В гостях у него не понравилось? Кто-то обидел?