теперь стал, раз повелитель мира его к себе на глаза допускает. Она была в дороге уже два месяца, пока ее не привезли в какой-то богатый дом, вокруг которого рос дивный сад.

— Ты будешь говорить с самим патрикием Александром, женщина, — непривычно жестко произнес один из евнухов. — В глаза не смотреть, говорить почтительно, обращаться — «сиятельный». Ты все поняла?

Она все поняла. Ее обманули, как последнюю дуру.

* * *

За три месяца до бунта. Август 629 года. Константинополь.

Рабочие покои императора были больше, чем иной дом. Сегодня тут было пусто. Император выгнал всех, включая мистика, личного секретаря. Таков был ритуал общения с патрикием Александром, главой его секретной службы, и это давно никого не удивляло.

— Это точно его мать? — спросил император Ираклий. — Тут нет ошибки?

— В этом нет ни малейших сомнений, ваша царственность, — уверенно ответил патрикий. — Я сам разговаривал с ней. Она весьма проста и наивна, настоящая дикарка, которая жила в рабстве много лет. Собственно, и ее сын тоже был рабом, как вы помните.

— Да, — кивнул Ираклий. — Удивительная история. Эта баба обошлась нам кучу денег, Александр. Оно стоит того?

— Да, государь, — ответил патрикий. — Мы теряем в разы больше от их торговли. Поначалу это было выгодно нам, особенно, когда сюда пошел поток серебра. Но теперь они обнаглели до такой степени, что торгуют собой, словно гулящие девки. Любой франк теперь заявляет, что он купец из Новгородского Торгового Дома, и не платит коммеркий. То есть, он не платит его нам, но он платит половину его некоему Марку, главе этого самого Торгового Дома. По нашим данным, именно он и придумал эту схему. Наши торговцы и ремесленники в бешенстве, государь. Они не могут бороться с теми, кто не платит налогов. Пока это не страшно для нас, но лет через пять-семь они захватят всю торговлю и ремесла в Империи.

— Что ты предлагаешь, Александр? — поморщился император. Денег в казне было по-прежнему очень мало. Целые провинции лежали в руинах, а золото, привезенное из Персии, стремительно заканчивалось.

— Пусть платят налоги, как все, — решительно ответил протоасикрит. — А его мать поживет у нас в гостях. И он будет об этом знать.

— Куда ты ее отвезешь? — полюбопытствовал Ираклий.

— Куда-нибудь не ближе Каппадокии, — усмехнулся Александр. — Архонт Само не должен найти ее.

— А он тебе поверит? — пристально посмотрел на него Ираклий.

— Она наболтала достаточно, повелитель, чтобы убедить его в нашей правдивости, — ответил патрикий. — С ней были мои лучшие люди. Они знают о ней все.

— Хорошо, — лениво махнул рукой император. — Мне Феодор в общих чертах уже сказал, что вы хотите сделать. Я не возражаю. Молодец, Александр, я доволен тобой. А то уже начал было думать, что ты теряешь хватку.

— Спасибо за похвалу, ваша царственность! — патрикий склонился низко. Ровно настолько низко, чтобы государь не увидел его перекошенного злобной гримасой лица.

Патрикий задом выкатился из покоев императора, непрерывно кланяясь. Он сказал повелителю не все. Да, мать еще сыграет свою роль в будущем, но у архонта склавинов было два младших брата. И если один из них продан в рабство непонятно кому, то с другим все было намного проще. Он был евнухом, а значит, служил императору, церкви или жил в каком-нибудь богатом сенаторском семействе. Он мог стать постельной игрушкой у престарелого, пресыщенного удовольствиями извращенца из Карфагена или Неаполя, а мог сидеть где-то рядом, разбирая почту из провинций. Впрочем, он давным-давно мог умереть от чумы или дизентерии, что непрерывно гуляли по миру, собирая свою кровавую жатву. В любом случае, примерный возраст известен, как известно время, когда он был продан в Империю. Плюс-минус три года. Эта дикарка не умеет толком считать. В любом случае, это была зацепка, и патрикий знал, что найдет этого человека. Найдет, даже если придется лично допросить каждого евнуха в Империи.

Глава 2

Июнь 629 года. Братислава. Словения.

Тайный Приказ — это последнее место, куда хотят попасть порядочные горожане, кроме, разве что, Нави, темной стороны Подземного царства. Не идут сюда люди по доброй воле, обходя зловещее здание в Белом городе по широкой дуге. Язычники держатся за амулет, а христиане мелко и пугливо крестятся, стараясь проскочить поскорее жуткое место. Но вот сегодня горожане пришли в немалое удивление. На дверях Приказа висел огромный замок ромейской работы, а рядом с ними скучал стражник с копьем и колотушкой, который дремал на солнышке, да так крепко, что не чуял, как огромная жирная муха села ему прямо на нос. Дивились люди такому чуду. Не бывало еще, чтоб средь бела дня остановился сыск у Псов государевых, как называли воинов Тайного Приказа. Разгадка была проста. И сам Большой боярин Горан, и подручные его, и даже оба палача отбыли в новую столицу, что строили в словацких землях.

* * *

Худо, когда попадаешь в Тайный Приказ, но еще хуже, когда он сам приходит к тебе. Это на своей шкуре узнали старосты всех двадцати семи сотен бывших аварских рабов, которые трудились на стройке Братиславы. Пять дознавателей трясли местное начальство, как груши. И вот уже те, кто еще утром мог прописать пару-другую плетей загулявшему работнику, теперь сидели тихо, как мышки и отвечали на вопросы. Они, казалось, даже ростом меньше стали. Штатный палач ладил дыбу, любовно проверяя, как сидят крюки в свежем дереве, а его помощник мочил плети и засыпал уголь в низкую жаровню, которую обычно ставили под пятки испытуемого. Но сегодня палачи сидели без работы. Старосты, видя всю серьезность намерений, пели, как соловьи. И те из них, кто начинал говорить что-то интересное, шел на беседу к самому боярину, который уже потрошил их до самого конца.

— Какая, говоришь, твоя сотня? — уточнил Горан, а писец рядом водил пером по листу бумаги, высунув от усердия язык.

— Семнадцатая, боярин, — проблеял староста, который обильно потел, но утереть лоб не решался, а потому мужественно терпел, пока пот разъедал ему глаза. — Меня жупан Любуш перевел туда.

— Почему перевел? — сурово смотрел на него Горан.

— Дык это… Старосту Мирко убили. И мужичка еще одного убили тож.

— Кто убил? За что? — Горан чуть наклонился вперед.

— Стряпуха убила, — с готовностью ответил староста. — Стана ее звали. Она с другой стряпухой подралась, и камнем голову ей разбила. А потом в бега подалась. За ней жупан Любуш погоню наладил, а она и Мирко убила, значит, и мужичка того из их сотни.

— Кто в погоню ходил? — ноздри Горана зашевелились, как