— Простите, что вы сказали? — переспросил я.

— Самолет, мистер Паркер, — повторила Мариэль Веттерс. — Они нашли какой-то самолет.

Мы сидели в глубине зала «Медведя» в одной из кабинок, и ближайшие столики пустовали. За барной стойкой Дэйв Эванс, владелец и управляющий заведения, боролся с неподдающейся пивной пробкой, а на кухне повара готовили блюда, заказанные к вечерней трапезе. С помощью пары стульев я отгородил наш столик от остального бара, чтобы нас не беспокоили другие завсегдатаи. Дэйв никогда не возражал против таких временных перестановок мебели. В любом случае сегодня вечером у него есть более значительный повод для беспокойства: за столиком у двери сидели братья Фульчи с матушкой — отмечали день ее рождения.

Братья Фульчи, два высоченных амбала, держали под контролем рынок синтетической одежды, в которую сами же и одевались, причем наряды их выглядели несоразмерно тесными и куцыми. К тому же оба торчали на таблетках, якобы предотвращающих чрезмерные перепады настроения. Впрочем, снижение чрезмерности означало лишь то, что вред, причиненный в более спокойном настроении, ограничивался материальным ущербом и не выливался в членовредительство. Глядя на их мать, крошечную женщину с серебристой шевелюрой, с трудом верилось, что ее узкие бедра смогли пропустить двух таких здоровяков, которым, как говорили, пришлось заказывать специальные, более вместительные детские кроватки. Впрочем, как бы сложно ни происходило их появление на свет, Фульчи очень любили свою мать и всегда желали ей только счастья, особенно в ее собственный день рождения. И поскольку братья нервничали из-за предстоящего празднования, нервничал и Дэйв, в свою очередь заражая нервозностью шеф-поваров. Один из них уже порезался острым ножом для разделки мяса, когда сообщили, что лично ему поручено присмотреть сегодня за приготовлением заказа семейства Фульчи, и испросил разрешения прилечь ненадолго, чтобы успокоить нервы.

«Милости просим, — подумал я, — на очередной занятный вечерок в „Медведе“».

— Вы не против, если я вас кое о чем спрошу? — поинтересовался Эрни Сколлей вскоре после их прихода с Мариэль. Я предложил заказать спиртное, но они отказались, однако согласились выпить кофе.

— Пожалуйста, — ответил я.

— У вас ведь, наверное, есть визитные карточки?

— Безусловно.

Я достал один из бумажников, просто чтобы убедить Эрни в своей благонадежности. Мои данные были отпечатаны на простой черно-белой визитке: имя «Чарли Паркер», выделенное полужирным шрифтом, а также номер сотового телефона, безопасный адрес электронной почты и туманная фраза «Следственные услуги».

— Значит, у вас собственное агентство?

— В общем-то, да.

— Тогда почему вы не пригласили нас в более подходящее место? — спросил Эрни, обведя рукой барные столики.

— Увы, пока я об этом только мечтаю.

— Ну, может, если бы у вас была своя контора, мне бы не пришлось задавать вам столько лишних вопросов, — вполне логично заявил он.

— Содержание офиса чревато большими расходами. И если бы я завел себе контору, то вынужден был бы торчать там постоянно, чтобы оправдать стоимость аренды. А такое положение, по-моему, сродни тому, чтобы запускать телегу впереди лошади.

Поразмыслив над моим объяснением, старик кивнул. Возможно, ему понравилось разумное использование мною сельскохозяйственной метафоры, хотя это сомнительно. Скорее он одобрил мое нежелание тратить лишние деньги, поскольку при наличии у меня конторы я не смог бы предложить своим клиентам, включая эсквайра Эрнста Сколлея, доступные цены.

Но ритуал знакомства остался в прошлом, и сейчас мы подошли к цели нашей встречи. Я выслушал рассказ Мариэль о последних днях ее отца и о спасении мальчика по имени Барни Шор. Также мне рассказали, хотя и с легкой запинкой, о древней неживой девочке, пытавшейся заманить Барни в лесную чащу. При этом Мариэль не сводила с меня глаз и даже не пыталась извиняться за странность своей истории. И я в свой черед не выразил недоверия, поскольку много лет тому назад уже слышал байку о такой девочке из Северного леса от другого человека и полагал, что она правдива.

В конце концов мне приходилось становиться очевидцем куда более странных явлений.

Но вот она перевела беседу на самолет, и напряжение, накопившееся между ней и Эрни Сколлеем, братом лучшего друга ее отца, сразу стало ощутимым, точно электростатический заряд. Я догадался, что самолетная тема стала предметом долгих обсуждений, даже споров между ними. Сколлей, казалось, слегка отклонился к стене, явно желая откреститься от того, что будет сказано. Он пришел сюда, осознавая, что у него нет иного выбора. Мариэль Веттерс собиралась открыть кое-что, если не все, из того, что рассказал ей отец, и Сколлей решил, что лучше ему присутствовать при этом, чем сидеть дома, беспокоясь о том, что она тут наболтает без него.

— На нем имелась какая-то маркировка? — спросил я.

— Маркировка?

— Ну цифры и буквы, позволяющие узнать его марку. Обычно говорят «эн-номер», который, как правило, находится на фюзеляже и всегда начинается с буквы «эн», если самолет зарегистрирован в Соединенных Штатах.

— М-да, понятно… Нет, отец не заметил никаких опознавательных знаков, и вообще большая часть самолета была спрятана.

Это звучало подозрительно. Кому могло понадобиться лететь на самолете, лишенном регистрационных номеров?

— Вы уверены?

— Вполне. Он сказал, что после крушения самолет потерял часть крыла и хвостовой отсек.

— Так он описывал вам этот самолет?

— Он отыскал картинки подобных летательных аппаратов и решил, что это мог быть «Пайпер-Шайен» или что-то в этом роде. Двухмоторный самолет с четырьмя или пятью оконцами по борту.

Я нашел через мобильник картинку упомянутого самолета, и увиденное, пожалуй, подтвердило слова Мариэль об отсутствии маркировки. Регистрационный номер этого типа судна находился на вертикальной панели в хвостовой части, а другие маркировки располагались на нижней стороне крыла, то есть такой самолет трудно было идентифицировать.

— А что вы имели в виду, сказав, что большая часть самолета спрятана? — спросил я. — Неужели кто-то пытался скрыть его существование?

Мариэль взглянула на Эрни Сколлея. Тот пожал плечами.

— Лучше все ему рассказать, Мари, — с неохотой произнес он. — Он уже понял, что дельце это на редкость странное.

— Спрятали его не люди, то есть не человек, — пояснила женщина. — Отец говорил мне, что это сделал сам лес. Сказал, что лесные заросли словно сговорились проглотить это судно.

Они бы никогда не нашли тот самолет, если бы не олень; олень и худший выстрел в жизни Пола Сколлея.

В охоте с луком Сколлей имел мало равных. Харлан Веттерс не знал лучшего стрелка. С самого детства Пол преуспел в стрельбе из лука, и Харлан считал, что после кратких тренировок в спорт-клубе его друг мог бы соперничать даже с олимпийскими чемпионами. Казалось, он сроднился с этим оружием; лук стал продолжением его руки, продолжением его самого. Пол не кичился своей меткостью. При всей своей любви к охоте он всегда убивал ровно столько, сколько мог съесть, и целился в такое место, чтобы смерть доставила добыче минимальную боль. Харлан стремился к тому же и поэтому предпочитал охотиться с доброй винтовкой — он не доверял своим способностям в стрельбе из лука. Во время стрелкового охотничьего сезона он обычно сопровождал друга в качестве простого зрителя, восхищаясь его искусством и не чувствуя никакой потребности лично участвовать в стрельбе из лука.