К счастью, мое искусство сродни ремеслу, оно более земное, чем другие его виды. Это скорее друг, чем возлюбленный. Приступы одиночества здесь не столь остры, как у моих творческих коллег, хотя и мне пришлось испить из этой чаши. Сейчас я почувствовала, как на меня снова накатывает знакомая волна. Мне срочно требовалось с кем-нибудь поговорить.

Выход был только один. Я купила два артишока, телячьи отбивные и сладкий французский пирог, после чего позвонила своему лучшему другу Гарри Питту в надежде, что у него свободен вечер. Надежды мои оправдались.

Гарри Питт, как и я, вел отшельническую жизнь, предпочитая обществу людей свои книги, картины и мистера Спенсера, маленького лохматого шнауцера. Ему было уже за семьдесят, и он всю жизнь прожил холостяком. В свое время он был известным артдилером, тонким эстетом и ухаживал за светскими дамами определенного возраста, когда они находились, как деликатно выразился один острослов, «между мужьями».

Сейчас же он был лысым и толстым, что явилось следствием светской жизни, большая часть которой прошла за роскошными обедами и ужинами. Он знал множество никчемных подробностей о не менее никчемных людях, что делало его общество особенно интересным. Ему было известно и о роскошном саване, заказанном для миссис Огастас Бложе, и о привычке принца де Греве посылать мальчишек из трущоб Рио к дантисту, чтобы он вырвал им зубы, потому что так у них лучше получается минет.

Гарри знал все и обо всех и с удовольствием потчевал меня непристойными рассказами о «пустом блеске светской жизни». Я провела в его компании немало забавных вечеров, когда он, восседая, как паша, на шелковых подушках с кисточками и теребя длинный белый шарф на шее, дымил сигаретой в черном лакированном мундштуке и рисовал картины прошлой и настоящей жизни высшего общества. Проведя большую часть жизни среди богатых и знаменитых, он пришел к выводу, что почти все люди рано или поздно становятся негодяями.

— Среди своих пожитков и домашних животных чувствуешь себя как-то надежнее, — любил говорить он. — С ними можно не притворяться, да и обходятся они дешевле.

За ужином я рассказала ему о визите Фрэнсис Гриффин.

— Фрэнсис Гриффин… Фрэнсис Гриффин… — повторил он это имя, перекатывая во рту букву «р», словно смакуя хорошее бордо. — Интересная женщина, сложная и глубокая натура. Необычайно острый глаз. Ты, конечно, знаешь эту историю с ее камином?

— Нет, — заинтригованно ответила я.

— О, она похожа на анекдот, но, тем не менее это сущая правда. Я знаю… знал того архитектора. Теперь он уже умер.

— Гарри, ты еще ни разу не обманул моих ожиданий.

Усевшись поудобнее, я приготовилась слушать очередную байку Питта. Он был моим Марко Поло, возвращавшимся из дальних странствий с увлекательными сказками о сокровищах и принцессах. Рассказывая, Гарри не переставал методично поглощать свою отбивную так, как это делают только американцы: отрезав кусок, он каждый раз клал на стол нож и перекладывал вилку в правую руку. Мой друг называл это одной из своих «обременительных причуд».

— В тот день, когда было закончено строительство ее замечательного особняка «Хейвен», куда ты, счастливица, попадешь уже завтра, она обошла его вместе с архитектором, чтобы удостовериться, что все сделано как надо. Войдя в одну из комнат, она вдруг остановилась как вкопанная и, осмотревшись, заявила: «Здесь что-то не так». Бедняга архитектор в ужасе застыл на месте и стал что-то лепетать. История не сохранила его сбивчивых слов, но он, мягко говоря, был обеспокоен. Мадам тем временем медленно обернулась вокруг своей оси и наконец заявила: «Это камин. Он расположен не по центру, разве вы не видите?» Посмотрев на злосчастный камин, архитектор, у которого тоже был неплохой глазомер, сказал, что ничего не замечает. На его взгляд, с камином было все в порядке. Дело кончилось тем, что они взяли линейку и измерили стену. И, о Боже, камин действительно был сдвинут дюймов на девять от центра.

Итак, миссис Гриффин оказалась права. «Пожалуйста, исправьте свою ошибку», — заявила она архитектору. Тот чуть не поперхнулся. «Миссис Гриффин, я обещаю вам, что когда комнату обставят, никто ничего не заметит». — «Достаточно того, что заметила я». — «Но, миссис Гриффин, вы не понимаете. Я не могу переместить камин. Тогда придется взламывать все пять этажей». На что она ответила: «Меня не интересует, как именно вы это сделаете». С этими словами она вышла из комнаты, а ему пришлось разворотить весь дом — за ее счет, конечно, — чтобы камин оказался строго по центру стены. Через два года она вновь обошла особняк и, оставшись довольна, наконец въехала туда. Современная версия «Принцессы на горошине», не так ли?

— Потрясающе!

— Она патологически взыскательна, — продолжал Гарри. — Поразительное чувство пропорций. Известна тем, что, приходя в гости, обязательно дает указания хозяевам, как они должны расположить кусты роз в саду или переставить мебель в доме. И, что самое удивительное, всегда оказывается права. У нее глаз — алмаз. Как-то раз, придя в музей, она заявила, что одна из картин Грёза у них поддельная. Разразился ужасный скандал. Но картина действительно оказалась фальшивкой!

— Где же она этому научилась?

— Такому не научишься. Ее вкус и чувство гармонии — это как абсолютный слух: либо он есть, либо его нет. Но и знаний у нее тоже хватает: в старой живописи и антикварной мебели разбирается не хуже искусствоведа.

— А откуда она?

— Не знаю. Происхождение у нее довольно сомнительное, — фыркнул Гарри. — Но после замужества она заблистала. Утверждала даже, что ее отец был дипломатом. Но с этой профессией его роднит лишь то, что он успел дипломатично исчезнуть и тем самым лишил нас возможности уличить его дочь во лжи.

Мы оба рассмеялись. Гарри начал возводить пирамиду из оторванных листьев артишока.

— Я помню ее в молодости. Не слишком красивая, но очень стильная и общительная, душа любой компании. Каким-то образом ей удалось забраться в самый верхний ящик комода и вытащить оттуда завидного жениха — мистера Гриффина, приведя в ярость всех остальных девиц на выданье. В то время это вызвало настоящий скандал. Представляю, как все они облизывают ее сейчас.

— Да, в ней определенно что-то есть, — согласилась я. — Какая-то загадочность. Держу пари, что в молодости она была очень сексуальна.

— В молодости мы все были такими, — заметил Гарри, водружая на вершину пирамиды вилку. — Ходили слухи, что Холт Гриффин чуть не стал геем — во всяком случае, был от этого в двух шагах. Но она сумела удержать его на краю пропасти, приманив некими экзотическими сексуальными техниками. В этом смысле ее всегда сравнивали с герцогиней Виндзорской. Ну, ты понимаешь — кокаин на гениталии, объятия Клеопатры и все такое прочее.

— Объятия Клеопатры? — недоуменно переспросила я, втыкая вилку в кусок телятины.

— Это когда женщина напрягает мускулы влагалища, так что возникает ощущение массажа пениса, — равнодушно объяснил Гарри. — Очень эффективная техника, которой пользуются куртизанки и некоторые предприимчивые дамы. Но, честно говоря, я не очень-то в это верю. Скорее всего он просто в нее влюбился. Она была обворожительна и вызывала интерес. В той унылой среде, где он вращался, эта женщина была как глоток свежего воздуха. И к тому же она окружила его целенаправленной заботой. Говорили, что еще до знакомства она досконально его изучила — знала все его привычки, любимые вина, гастрономические пристрастия, интересы и увлечения, книги, сексуальные наклонности и тому подобное. Поэтому при встрече с ней ему показалось, что он обрел родную душу.