Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Арнуванда пришел в бешенство, когда узнал о твоем побеге и раздавал пощечины направо и налево. Когда же нашли в темнице окоченевшее тело одноглазого, лабарна потерял сознание и долго не мог придти в чувства.
Арнуванда в бешенстве решил наказать всех бунтарей и потребовал готовить войска для похода на Хаттусу. Я поняла, что может произойти кровопролитие, после которого некому будет защищать даже Цапланду. Решила любой ценой предотвратить очередную глупость Арнуванды. Мне удалось поговорить наедине с Хухулиллой. Он и без того впал в немилость у лабарны. А тут я ему сказала, что он не будет стоить и кусочка женской хасгалы, если не уведет войско Вурусему в Хаттусу. Он колебался, но я крикнула ему в лицо, чтобы он вспомнил убитого сына. Я сказала: если он не сможет этого сделать, то пусть прыгнет с башни и расколет себе голову о камни, но не позорит память сына. Хухулилла смог переманить на твою сторону войско Вурусему.
Если б ты видел, что произошло с лабарной, когда он узнал об измене. Он орал и топал ногами. Все разбегались и прятались, лишь бы не попасть под горячую руку. Арнуванда не знал, на ком сорвать злость. Его гнев дошел и до меня. Он припомнил все: как я оскорбила панкус, как смеялась над ним, как смотрела восхищенно на тебя, когда ты обвинил его в предательстве… Сначала меня забавлял его истерический визг. Я никогда не боялась этого дурачка. Вскоре он начал мне надоедать. Еще через некоторое время – злить. Этот болван распалялся все больше и больше. В конце концов, обнаглел и ударил меня по лицу. – Таваннанна перевела дыхание. – Мой род идет от знатных вольных хурритов. Никто безнаказанно не смеет бить человека из нашего рода по лицу, словно жалкого раба, будь то даже сам лабарна. В голове у меня затуманилось. Я сама не поняла, как все произошло. Как будто это был кто-то другой, я же стояла и наблюдала со стороны.
У меня всегда с собой тонкий ахеявский кинжал. Он мгновенно оказался в руке. Арнуванда мучился недолго. Даже ничего не успел понять. Клинок проткнул сердце. На мой крик сбежалась стража. Я же притворилась, будто падаю в обморок. Все осталось бы тайной. Тогда я растерялась, и мой кинжал остался торчать в груди Арнуванды. Вскоре приехал ты с Иссихассой. Хитрый Иссихасса вынул клинок из тела лабарны и спрятал. Он прекрасно знал, кому принадлежит кинжал.
– Иссихасса знал? – удивился Суппилулиума.
–Да. Но ты не думай, в заговоре с ним я не участвовала. Он даже не пискнул ни разу про кинжал. Хитрец принялся строить тайные планы, и так умело скрывал все, что даже я не могла ничего прознать о заговоре. Возможно, если бы до меня каким-то образом дошли бы слухи о предательстве Иссихассы, он попытался бы меня шантажировать, напомнив о злополучном кинжале.
– Где же теперь нож? – поинтересовался Суппилулиума.
– Его носит одна из твоих жен – дочь Иссихассы. Он подарил кинжал ей, надеясь, что я затрепещу, увидев проклятое оружие, и соглашусь на все, лишь бы тайна смерти Арнуванды не была раскрыта. Он ошибся.
Наступило гнетущее молчание. Фыракдыне стояла и бессмысленно глядела на оранжевое пламя светильника. Ее тело приняло гордую и независимую позу. Суппилулиума уставился в пол, переваривая услышанное. Нисколько не легче стало на душе. Лабарна поднял голову и спокойно сказал:
– Прости. Я был груб. Ты очень много сделала для меня и для страны.
– Пустяки, – устало ответила Фыракдыне. – Надо же было кому-то это сделать. Боги выбрали меня.
– Никто не узнает о настоящей смерти лабарны Арнуванды. Я возьму твой грех на себя.
– Зачем? Правитель не должен быть грешен, иначе гнев Богов падет на всю страну. – Таваннанна глубоко вздохнула. – Ты узнал, что хотел, теперь можешь идти и спать спокойно. Твоя совесть чиста. Мне же надо остаться одной и поговорить с Богами.
Суппилулиума тяжело поднялся, собираясь направиться к выходу. Но тут таваннанна бросилась к нему, упала на колени и, обхватив его ноги, судорожно зарыдала. Суппилулиума нагнулся и поднял ее легкое тело. Фыракдыне всхлипывала. Ее лицо было мокрое от слез. При всем самообладании и воинственности, она оставалась слабой женщиной, которую нужно защищать. Ее припухшие губы, как у обиженного ребенка, сквозь всхлипывания шептали:
– Не уходи. Мне страшно. Я не смогу уснуть. Я боюсь его мести. Он придет во сне, и будет мучить меня. Мать Сауска не сможет защитить меня.
Суппилулиума растерялся. Он совершенно не умел утешать детей, а тем более женщину, которая вдруг из грозной львицы превратилась в пугливую лань. Он, как можно мягче произнес:
– Я не уйду. Останусь с тобой. Ярри не посмеет приблизиться к твоему ложу.
***
Большое Собрание началось поздно вечером. Сановники, пришедшие в халентуву, разделились на две группы. Одна, более многочисленная состояла из верных слуг Суппилулиумы. Они гордо держали головы, словно победители. Другая часть панкуса состояла из слуг Иссихассы. Приспешники опального жезлоносца напоминали затравленных лисиц. В душе они проклинали Иссихассу, и готовы были упасть к ногам Суппилулиумы и молить о пощаде. Их можно было понять: сановники понятия не имели о подлом заговоре. Но кому теперь докажешь? Иссихасса удрал и оставил их в глупом положении. Теперь они искали любой путь к спасению. Пусть, даже, их выгонят из халентувы, отнимут все земли с полями, садами и лесами, лишь бы только кара не коснулась их жизни и жизни их детей. Воздух в зале