Киллина появилась темная машина. Проехав мимо меня, она сбавила ход и остановилась.

Вышел мужчина.

— Вот ты где, — сказал он девочке. — Идем.

Она замерла на месте. Мужчина протянул руку; она двинулась в его сторону, но за руку не взяла. Он открыл заднюю дверцу, и девочка забралась в машину. Мужчина уселся на место водителя, и через несколько секунд машина укатила.

Помнится, я испытала облегчение. Не хотелось вызывать полицейских, разговаривать с ними и вообще во что-то ввязываться. Мы с мамой собирались на следующее утро уезжать на лето в турпоход по Европе, и мне еще надо было собраться. Но все равно меня что-то беспокоило. Странно, правда? Слишком долгая прогулка для ребенка таких лет, тем более в одиночку. И то, как мужчина сказал: «Вот ты где», — прозвучало так, словно она оказалась не там, где надо. Или сбежала. И если она действительно заблудилась, то почему не улыбнулась, не обрадовалась, что ее нашли?

С другой стороны, сколько раз мне самой в ее возрасте хотелось убежать из дома? Даже сейчас бывает. И вообще, это не мое дело.

Я поехала домой и не вспоминала о случившемся.

До сегодняшнего дня.

Я достала из кармана скомканный листок. Пыльный, словно провисел на доске целую вечность. Разгладила его… и охнула. Определенно она, а над снимком слова, от которых у меня перехватило дыхание.

Келиста, 11 лет. Пропала без веста.

Она пропала? Мне становится дурно, я опускаюсь прямо на землю и дочитываю до конца. Числилась пропавшей с 29 июня, почти целый год. Была одета — я с трудом сглатываю — в красную толстовку и джинсы. В последний раз ее видели в нескольких километрах отсюда.

О господи.

Когда точно я ее видела? До или после пропажи? Я упорно размышляю, но так и не могу определить дату. Знаю, что примерно в это же время — в Шотландии рано уходят на летние каникулы. Мы с мамой уехали в один из дней на первой неделе после окончания учебного года, но в какой именно, вспомнить не удается.

К тому времени она ведь не могла пропасть? Потому что иначе мы услышали бы об этом, если бы оставались еще дома. Эта новость разлетелась бы повсюду.

Под фотографией напечатаны слова: «Если вам кажется, что вы видели Келисту, или вы располагаете любой информацией об ее исчезновении, какой бы незначительной она ни была, пожалуйста, позвоните по этому номеру. Мы любим ее и хотим, чтобы она вернулась обратно*.

3

ОБЪЕКТ 369Х

ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 30 часов

Боль, какой я раньше никогда не чувствовала. Она выжигает не только плоть, но все мысли и чувства, оставляя после себя только одно слово: Келли, Келли, Келли. Продолжая твердить его, стараюсь удержаться за то, что я есть, но все, что я есть — это боль. Пламя пожирает кожу, легкие, все мои мягкие ткани.

А потом внезапно исчезает. Огонь продолжает пылать, но я теперь над собою, сверху. Вижу свое тело и кресло. Должно быть, огонь очень горячий; горят даже мои кости. Вскоре они превращаются в пепел, как и все тело.

Я умерла?

Должно быть. Или нет?

Стою в огне и не чувствую боли. Живые так не могут. Вытягиваю руку и, оказывается, вижу ее — это успокаивает нервы, я чувствую прохладу тьмы посреди адского пламени. Перевожу взгляд вниз: ноги на месте, темные, но целые.

Спустя какое-то время пламя гаснет. Волны жара ослабевают, яркие стены меркнут.

Дюйм за дюймом я обследую стены и потолок, но из этой западни нет выхода. Ложусь на пол и смотрю в потолок; потом, когда надоедает, ложусь на потолок и смотрю в пол. Похоже, сила тяжести не действует на то, чем я стала. Но если я привидение, то могу проходить сквозь стены, разве не так? Могу уйти отсюда. Но как ни стараюсь, выбраться не удается. Стены пахнут металлом во много метров толщиной.

4

ШЭЙ

КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 29 часов

— Я дома, — кричу я, сбрасываю обувь и, тяжело дыша, поднимаюсь по лестнице. Сегодня я не взяла телефон и изо всех сил крутила педали, чтобы как можно скорее добраться домой.

Мама выходит в прихожую.

— Ага, понятно. Значит, опять забыла про молоко?

— Ну не совсем, — отвечаю я, не желая пускаться в долгие объяснения, когда есть срочное дело.

— Честное слово, Шарона, я иногда не могу понять, что творится в крошечной головке у такой вроде бы умной девочки.

— Шэй. Прошу, называй меня Шэй.

Она закатывает глаза, смеется, потом пристально смотрит на меня.

— Что-нибудь случилось?

Мама порой сводит меня с ума, но в таких вещах разбирается хорошо. Как напоминание об эпохе хиппи, кем она, кстати, и является, она стоит передо мной в какой-то длинной юбке; ее темные вьющиеся волосы достают до пояса, а на шее — длинные нитки бус. И она еще будет говорить мне про забывчивость. Она через раз оставалась бы голодной, если бы я не напоминала, что надо поесть. Но важные вещи подмечает.

— Да. Еще как случилось.

— Ты о мальчишках? Они снова приставали к тебе?

— Нет. Вернее, не совсем о них. Дело вот в чем. — Вытаскиваю из кармана скомканную бумажку. Она разглаживает ее, читает. Потом вопросительно смотрит на меня.

— Я ее видела; я видела эту девочку. И должна им позвонить.

— Рассказывай. — Пока я выкладываю ей всю историю, она тащит меня на кухню и заваривает специальный травяной чай, который вроде как успокаивает нервы. На вкус довольно противный.

— Ты уверена, что это та самая девочка? Прошло много времени; ты была достаточно внимательна? Ты совершенно уверена?

— Да.

— Это не одна из тех безумных историй, которые твоя Иона выкладывает в своем блоге? Скажи мне, Шэй, — с сомнением спрашивает она. — Ты ведь не путаешь одно с другим, правда?

— Конечно, нет!

— Просто я хочу убедиться. Я тебе верю.

— В какой день мы уехали в прошлом году?

Нахмурившись, она задумывается. Потом копается в нижнем ящике и достает прошлогодний календарь. Раскрывает его и… меняется в лице.

— Это было тридцатого июня.

— Значит, я видела ее двадцать девятого, в тот день, когда она пропала.

— Хочешь, чтобы я им позвонила?

Качаю головой:

— Нет. Я сама.

Она приносит телефон и протягивает мне.

Набираю номер, руки слегка дрожат. Если бы я только позвонила в тот день в полицию; если бы машина появилась минутой позже, я бы так и сделала. Но