Но лишь до поры до времени.

Все случилось, когда я, стоя у своего шкафчика, искала в нем учебник по биологии. Надо мной вдруг нависла тень.

– Уже два года прошло, а ты по-прежнему без ума от этих книжек, – заметила Дженни, выхватив у меня из рук книгу под названием «Если я твоя». Она посмотрела на обложку и фыркнула. – Почему это он полуголый? И как так вышло, что ее сиськи больше головы?

Я вырвала у нее книгу и спрятала под мышку.

– Ты разве не видишь, что эти любовные романчики ничего общего с реальностью не имеют? – спросила она.

Я сделала вид, будто что-то старательно ищу в шкафчике.

– Этим они мне и нравятся.

– Тогда не удивительно, что на уроке ты прямо-таки сочилась пессимизмом. С такими литературными вкусами ты обречена на разочарование!

Только посмотрите, всего несколько бойфрендов в послужном списке, а уже возомнила себя любовным гуру и щедро делится знанием с неопытными смертными вроде меня. Какое благородство.

Интересно, подумала я, как бы она заговорила, если бы знала о разводе. О том, что у меня есть веский повод для пессимизма. Если бы ей было знакомо это чувство – любить того, кто тебя оставил.

– Мне пора на урок, Джен. Нельзя ли отложить этот непрошенный сеанс психотерапии на завтра?

– А тебя родители разве про это все не расспрашивают? – поинтересовалась Дженни, проигнорировав мои слова, и заправила за ухо кудрявую прядь.

Я застыла. Вот оно, то самое слово. Родители. Во множественном числе. Предполагающем, что в моей жизни присутствуют они оба.

– О чем именно?

– Об отношениях. Помню, когда мы учились в девятом классе, твоя мама часто с нами о любви разговаривала. Ты что, забыла? У нее разве что сердечки из глаз не сыпались – и она очень ждала, что мы с тобой втрескаемся в кого-нибудь. Вот бы она меня сейчас увидела.

Бог ты мой, как же меня это бесит. Что плохого в том, чтобы быть одиночкой? Что плохого в том, чтобы ни с кем не ходить за ручку и что там еще делают парочки? Почему девушка в семнадцать лет не может жить сама по себе, никого этим не возмущая? И чтобы никто не ждал от нее, что она вот-вот влюбится!

Сама не знаю, как вышло, что слова, которые я произнесла следом, так легко сорвались с моих губ. Может, все дело в том, что я еще не простила Дженни за то, что она выбрала популярность, а не меня. А может, виноваты ее многолетние шпильки в адрес моего одиночества. Или мне просто хотелось защитить любимые книжки, за которые я хваталась, как за соломинку, – единственное напоминание о том, что любовь все-таки существует.

В чем бы ни крылась причина, в ответ я ляпнула:

– Маме ни к чему меня донимать разговорами об отношениях, потому что у меня они есть.

Я ждала, что сейчас земля уйдет из-под ног, стены и потолок обрушатся, и мы окажемся среди руин, а на моем лбу вспыхнет клеймо «ЛГУНЬЯ». Ждала, что моя бывшая лучшая подруга пристыдит меня за то, что я вру. Но она лишь приоткрыла рот, и тут я поймала себя на мысли о том, как же изменилась пятнадцатилетняя девчонка, которую я знала когда-то.

– И кто же он? – с неподдельным интересом спросила она.

Я судорожно придумывала, что ответить. Имя. Краткую биографию. Хоть что-то. Ладони покрылись потом, а все вымышленные персонажи из прочитанных книг в один миг точно стерлись из памяти.

И когда я готова была уже признать поражение, на моей талии сомкнулись чьи-то руки, а чьи-то пальцы сплелись с моими.

Я подняла голову и встретилась взглядом с Бреттом. Он улыбался.

– Вот ты где! – произнес он, не сводя с меня глаз.

Чувство было такое, словно я только что пробудилась ото сна и пропустила несколько минут собственной жизни.

– Привет, – медленно проговорила я, с удивлением глядя на его руку в моей. Как так вообще вышло?

Бретт так смотрел на меня, точно пытался сказать: «Ну же, Бекка, подыграй мне!»

Дженни переводила взгляд то на него, то на меня. Вид у нее был до крайности смущенный – и я прекрасно ее понимала. Она внимательно посмотрела на ладонь Бретта, лежащую на моей талии, и спросила:

– Вы что, встречаетесь?

Я уже собиралась было сказать – нет, что ты, – это же просто смешно, но тут Бретт произнес – и, надо сказать, удивительно легко:

– Да, уже несколько месяцев. С летних каникул. Так ведь? – он выжидающе взглянул на меня.

К этому моменту я уже мысленно орала на собственный мозг, требуя его отправить ко рту нужные сигналы и заставить меня (пора бы уже) заговорить.

Я робко кивнула.

– Мы не хотели огласки, – продолжил Бретт с такой улыбкой, будто в эти минуты проходил кастинг в голливудский фильм.

Дженни уставилась на него. У меня задрожали руки. Зато Бретт был само спокойствие, точно безмятежное озеро, тогда как внутри меня назревало цунами.

– Что-то не верится, что вы встречаетесь.

Дженни произнесла эти слова с беспощадной уверенностью. И услышать это оказалось обиднее всего. Почему это нельзя допустить, будто мы и впрямь пара? Тут мне вспомнился первый учебный день в десятом классе. Я увидела Дженни в коридоре, у шкафчиков, но когда подошла, предвкушая рассказ о летних каникулах, она окинула меня взглядом, усмехнулась и спросила: «Мы разве знакомы?» – а потом отвернулась к своим новым друзьям. Так вот что такое это ваше социальное неравенство? Бретту точно не могут быть интересны девчонки, которые сидят у деревьев с книжками. Нет. Ему надо найти себе пару среди равных по социальному статусу. Правильно? Ему нужна популярная девчонка. Например, как Дженни.

Бретт невозмутимо пожал плечами, точно такие ситуации происходят с ним изо дня в день. Будто в его плане на день стоял пункт: «В десять сделай вид, что встречаешься с Беккой Харт, а потом иди на второй урок». Не вопрос, сейчас все будет.

– Вы что, сценку для театрального кружка репетируете? – уточнила Дженни.

– Ничего мы не репетируем, – возразила я, крепче сжав его руку: почему бы и нет? Но, кажется, Дженни это только сильнее раззадорило, потому что следом она потребовала:

– А докажите.

И тут Бретт заслонил собой Дженни и прикоснулся к моим щекам.

– Ответь на поцелуй, – шепотом велел он, когда между нами остался какой-то жалкий дюйм.

А потом мое сердце точно рухнуло в бездну. Оно летело, летело, летело, пока не врезалось в самое ядро земли. И тут выяснилось, что