весь мир: «Как я нажрался!» — а потом всё сначала: друг, нож, колбаса, жрать, друг, нож, колбаса, жрать — всё постоянно будет так и не иначе.

Человек — животное и для него нет ничего святого — только съестное и эти бесконечные чувства к потомству, которое потом сдаёт своих уже стареющих и немощных «друзей» в психушку, так как они не дееспособны. Опять нож и опять колбаса.

Прометей был одним из многих коней, которых человек приручил и надел на его могучую шею узду, а ноги заковал, чтобы не смог убежать.

Он жил так же, как все его братья и сестры: ел овес, который ему приносила Анна (Прометей ей был так предан, что всегда пытался ее поцеловать и, тем самым, выклянчить себе морковку).

Ночью Прометей без особого желания слушал, как местное бабьё (жирные лошади) обсуждают местного коня Билана, ржание которого уже известно на весь мир или же самую последнюю модную сбрую, или узду, и как всё это хорошо сидит на лошадиных туловищах.

— Как это получилось, что такая лошадь Кармелита бросила такого коня как Миро? — чуть не плача говорила лошадь Курва (странная кличка для лошади, но так уж её назвали). — Как же это так!?

— Даже и не знаю, как это так получилось, что такой красавец с такой лошадиной мордой, мог навсегда покинуть несчастную лошадь Кармелиту. — это была самая прекрасная из местных сплетниц — лошадь Горячка, — какой он подлец!

Обе зарыдали по коню Миро и лошади Кармелите так, как будто это были их брат или сестра, или сын и дочь….

Прометей сердито и с явным видом того, что этот показушный идиотизм ему надоел, смотрел на этих баб и, наконец, не выдержал.

— Да заткнитесь вы уже! Сколко можно реветь по этим вымышленным дурам и дуракам? Вы словно хороните живых коней и лошадей. Все кони, которые находились в конюшне, поддержали Прометея.

Один конь, который получил прозвище панк, так как у него грива была похожа на ирокез, встрял в разговор Прометея с Курвой и Горячкой:

— Прометей прав! Хой Прометею! А вы просто сумасшедшие дурры! Разнылись на всю конюшню. Придурок ваш этот… Ниро и сумасшедшая дурра эта… Ваша Кармелита! Да и вообще спать пора. Спокойной ночи.

В конюшне начался бардак: половина кричала, что Миро — грамотный конь, а Кармелита — классная лошадь. Другая половина кричала, что Ниро и Кармелита — дуэт идиотов и уродов. Третьи обсуждали овес, четвертые пели песни, а пятые плакали (лошади эмо).

Прометей недовольно фыркнул, помотал головой, словно был в изумлении от своих «собратьев» и «сестёр» и пошел на лежанку из соломы. Он ушел в сон…

Утром, после завтрака, кони и лошади снова обсуждали что-то…

В конюшню ввели гламурненького и вечно улыбающегося коня Билана.

Все лошади женского пола просто сошли с ума.

— Какой же он замечательный! Ах! Как ржёт красиво! Певец офигенный!

— Ещё одного Дебила к нам ведут. — Это говорил самый старший конь среди рокеров: мускулистый, с бородой, но добрый и редко когда разговорчивый, — Сейчас не угомонишь ни этих лошадей, что сохнут по ржанию этого… поп-коня и не утихомиришь неонеформальных коней. А, ну их всех.

— Э! Как тебя там? Дебилан или Биолан, короче, твое стойло рядом с Прометеем. — жокей провел взглядом по конюшне. — Ему ты понравишься. Он тебя приласкает.

— Почему не рядом со мной стойло Биланчика? — ржали все попсовые лошади. — А с этим ненавистником «культуры» Прометеем.

Можете представить, как был рад соседу Прометей? Я даже не представляю, как он, бедолага, не врезал этому «Биланчику» по конской харе. Ладно.

Прометей долго смотрел на самодовольного Билана, который всё время выставлял свою улыбку напоказ, чаруя всех лошадей в конюшне и будоража неформально настроенных коней и лошадей.

— Что лыбишься ты всё время? — Прометей был в ярости, так как его раздражала эта глупая улыбка Билана. — Я же лупану тебе копытом.

Реакция Билана была поразительным сумасшествием, как впрочем и у всех попсовых коней (Баскова преимущественно). Он заржал на всю конюшню

— Я знаю точно невозможное возможн…

Удар копытам в челюсть со стороны Прометея был незамедлителен и достаточно резкий, чтобы не дослушать его тупую и практически бессмысленную, прости меня Господи за такое громкое слово, песню.

Все лошади в конюшне заржали и гневно забились, пытаясь наказать обидчика своего любимца, но тюрьма — есть тюрьма.

Прометей с чувством удовлетворения улёгся на соломе и неожиданно для себя заснул, и во сне ему чудилось, как Билан получает и получает копытом по морде и остаётся без своей улыбки, которая нравится лошадям и дуррам. Он представил, как вместо ржания, которое нравится кобылам слышно только бульканье горячей крови, стекающей с десен. Это очень веселило Прометея.

Утро

Утром как и всегда на завтрак был овес, словно он был так вкусен, что все должны были обязательно выигрывать гонки. Это не входило в планы нашего Прометея, так как гонка — это борьба, а за что? Он не знал. Только животное чутье всегда было на чеку, говорящее, что ты свободен, летящее вникуда. Для чего я гоню быстрее всех? Какая цель преследуется моим подсознанием в этом бешенном ритме?

После гонки все кони и лошади снова начали приставать к коню Билану, чтобы хоть как — то он обратил свой шоу-взгляд на их лошадиные гламурные сбруи и причёски.

Все. Надо менять не только себя, но и мир, в котором ты живешь, который так истощил свои запасы, что близится война видов.

Снятие оков

Тараканы, злые на всех, занялись делом. Для того, чтобы обратить в разумные существа всех своих братьев и уничтожить их обидчиков, они начали с одного очень смешного для людей места — цирка, где в вольерах плакали усталые и изнурённые плетьми животные: медведи, цирковые лошади, собаки — так началась эпоха освобождения, животная анархия во имя уничтожения людей.

Когда куча нсекомых забежала внутрь циркового помещения, то люди не сразу поняли, что данное действие не является частью шоу.

Публика смеялась и аплодировала. Неожиданно Людоглот подошл важно к середине арены цирка, взял в руки валявшийся микрофон и стал говорить на вполне сносном человеческой языке:

— Двуногие уродцы, сегодня ваша жизнь перевернтся и вы станете бояться нас тараканов, чловно саму смерть, — люди зааплодировали Людоглоту, думая, что это шутка. Таракан повернулся к своим братьям и и ччуть — чуть поулыбался, давая понять другим насекомым, что эти глупые люди думают, что это шутка такая. — Люди,