Мануэль Гарсиа умер в 1906-м, ему был 101 год. После него остался труд, ознаменовавший его эпоху, – «Полный трактат об искусстве пения». Он был издан в 1847 году, в нем впервые излагались правила голосообразования. Голос можно назвать фамильным достоянием семьи Гарсиа.

У Мануэля Гарсиа было две сестры: одна, Малибран, – выдающаяся оперная дива своего времени, другая, Полина Виардо, – знаменитая преподавательница вокала.

Со дня открытия Мануэля Гарсиа и следующие полтора века ларингоскоп по-прежнему оставался одним из главнейших инструментов отоларинголога[3]. Благодаря ему врач видит гортань пациента, когда нажимает ему на язык и просит сказать «а-а-а»[4].

Вокальный собор

Когда осматриваешь связки, в которых «живет» голос, кажется, что ты вошел в вокальный собор. В 1981 году видеостробоскопия произвела новую революцию в фониатрии, этой науке о голосе и пении. Этот инструмент объективного наблюдения, которое можно провести в любой момент, анализирует движение гортани по хронометру и дает возможность обнаружить патологию голосовых связок. В том же самом году я начал разрабатывать протокол динамического исследования голоса, которое объединяло в себе множество аспектов наблюдений за гортанью. Благодаря фиброларингоскопии теперь стало возможным наблюдать за голосом, когда человек говорит или поет. Это исследование проводится через носовые проходы, без необходимости введения инструмента в рот, и показывает гибкость нашего голосового аппарата. В 80-х годах техника видеозаписи позволяла снимать процесс на пленку со скоростью 25 кадров в секунду. А начиная с 2000-х годов при посредстве фиброларингоскопов можно фиксировать изображение на видео со скоростью 4000 кадров в секунду. Научный интерес к наблюдению за внутренними органами «в режиме реального времени» беспрецедентно высок.

Результат такого динамического исследования – «удостоверение личности» голоса, его отпечаток.

Тембр и тон голоса у каждого человека строго индивидуален, и ему трудно дать точное определение. При этом тембр – один из главнейших элементов «голосового портрета». Это как в музыке, когда одна и та же нота, сыгранная на скрипке и саксофоне, даже с одинаковой резонансной частотой, всегда будет различаться по тембру. У каждого инструмента, в том числе одного вида, свой особый голос: например, скрипка Страдивари, состоящая из 71 деревянной детали, и простая ученическая скрипка имеют разную акустику, потому что тон звука зависит от резонатора скрипки. В этом она схожа с человеческим голосом: совокупность резонансных полостей, которые находятся над голосовыми связками, обуславливает тембр голоса каждого человека.

Самое невероятное в этом резонаторе – возникновение обертонов. Они обогащают голос, улучшают его характеристики, служат и природными «усилителями» и «украшателями» человеческого голоса, настоящим «эквалайзером» нашего голосового инструмента, одновременно струнного и духового. Начиная с 1936 года его можно измерить методом спектрографии: во Франции его внедрил Жан Тарно.

Мы все разные: некоторые великие певцы, такие как Паваротти, могли извлекать семь обертонов, в то время как простые смертные – только три. Каким образом Мария Каллас, Марио дель Монако или Карузо добивались таких волнующих красок? Дело в том, что когда они берут основной тон, который рождается в голосовых складках, это немедленно влечет за собой образование других основных нот – так называемых вторичных, или гармонических. Некоторые обертоны мощнее других благодаря реверберации в резонансном теле. Эти мощные обертоны назвали формантами.

Фридрих II и дети-дикари

Способность голоса отчетливо произносить слова не возникает спонтанно. Конечно, хотя у нас с рождения есть возможность производить звуки, гласные и согласные, этого все равно недостаточно для формирования речи, а тем более языка. Пойдем дальше: а существовал ли изначальный язык? В XIII веке император Фридрих II, правивший Священной Римской империей в 1220–1250 годах, захотел услышать, как звучит первобытная речь.

Густав Херлинг-Грудзинский[5] писал по этому поводу: «Чудачеств императора Фридриха II насчитывалось семь. Второе из них состояло в том, что император хотел выяснить, на каком языке говорили бы дети, если бы с рождения и в течение некоторого времени не слышали человеческой речи».

Этот легендарный император и король Германии, Сицилии и Иерусалима, не отягощенный совестью и обуреваемый жаждой знаний, сам говорил на шести языках: латыни, греческом, сицилийском, арабском, нормандском, немецком, а также изучал иврит.

Чтобы проникнуть в тайну голоса, этот эрудит поставил эксперимент, который даже можно назвать варварским. Император приказал доставить к себе во дворец несколько новорожденных. Все они были изолированы друг от друга. Нянькам и кормилицам было велено кормить их молоком, ухаживать за ними, купать, но никогда не оставлять младенцев вместе (чтобы между ними не возникло контакта) и не разговаривать с ними. Интересно, на каком же языке заговорят дети, выращенные в отсутствие родного языка и какой-либо общественной среды: на иврите, арамейском (который император полагал самым древним языком), на греческом, латыни, арабском, немецком или просто-напросто на языке своих родителей?

После четырех лет полной изоляции детей наконец вернули в общество людей, к человеческим контактам. Их поведение можно было бы считать вполне нормальным, если бы не одно «но». Ни один не умел говорить. Они могли только бурчать что-то нечленораздельное. При этом признаки Homo sapiens были налицо: органы речи, мозг, развитый в достаточной степени, вертикальное положение тела, умение ходить. Но голос как таковой у них отсутствовал. Мир, в котором звучит голос, для них был закрыт. У этих маленьких дикарей обучение голосу не состоялось! Если Homo sapiens (человек разумный) не стал Homo vocalis (человеком звучащим), он всего лишь шимпанзе в костюме-тройке. Но есть и другой неприятный факт, и против него не поспоришь: «изначального» языка не существует. Эти дети стали безнадежно слабоумными, и им суждено было умереть, так и не став взрослыми. Получается, что голос – необходимое условие нашего выживания? Херлинг в заключение отмечал: «По всей видимости, дети не могут расти в полном молчании, когда они не видят ласки и улыбки той, которая их кормит. Жизнь человека – это жизнь речи, и живет он благодаря речи». Маленький человек – общественное животное, и человеческая речь – пища для его ума, стимулятор для его мозга, необходимые, чтобы выжить.

Миллионы лет выживание человека напрямую зависело от коммуникации и обмена информацией внутри рода, то есть от его голоса.