– Как думаете, Бен там похлеще нашего веселится? – спросил Джек, отвлекая Хэйзел от мыслей о его происхождении, шраме и красивом лице.

Если Хэйзел относилась к поцелуям более чем легкомысленно, то Бен подходил к этому вопросу крайне серьезно. Он хотел настоящей любви и был готов все за нее отдать. Бен никогда себе не изменял: даже когда это стоило ему дороже, чем она могла предположить.

Однако его знакомства в Сети редко оказывались удачны ми.

– Боюсь, его избранник окажется скучным, – и Хэйзел, взяв из рук Джека банку, сделала большой глоток пива. Какая кислятина. – Они все скучные, даже лжецы. Особенно лжецы. Не понимаю, зачем он это делает?

– Ради секса? – пожал плечами Картер.

– Он любит истории, – предположил Джек и заговорщицки ей улыбнулся.

Хэйзел слизнула пену с верхней губы. К ней потихоньку начало возвращаться хорошее настроение:

– Ага, наверно.

Картер встал, пожирая глазами только что приехавшую Меган Рохас: яркие пурпурные волосы, бутылка коричного шнапса в руках, острые каблучки ботинок с вышитой на них паутиной утопают в мягкой земле.

– Пойду раздобуду еще пива. Вам принести?

– Мою банку Хэйзел украла, – пожаловался Джек, кивая в ее сторону. Толстые серебряные колечки в его ушах поблескивали в лунном свете. – Захвати нам по одной.

– Постарайся не разбить никому сердце, пока меня не будет, – как будто в шутку попросил Хэйзел Картер, но его голос прозвучал не слишком дружелюбно.

Девушка села на освободившийся край бревна и стала разглядывать танцующих и веселящихся ребят, чувствуя себя невероятно чужой, бесполезной и потерянной. Когда-то она жила игрой, за которую все была готова отдать. Но оказалось, бывают игры, в которых мало просто чем-то пожертвовать.

– Не слушай его, – посоветовал Джек, как только Картер, обогнув гроб, оказался вне зоны слышимости. – Ты ни в чем не виновата перед Робом. Тот, кто преподносит свое сердце на серебряном блюде, сам виноват в том, что получает.

Хэйзел тут же подумала о Бене: а вдруг Джек прав?

– Вечно я наступаю на одни и те же грабли, – вздохнула она. – Отправляюсь на вечеринку и целую какого-нибудь парня, которого никогда бы не стала целовать в школе. Парня, который мне даже не нравится. Как будто здесь, в лесу, они могут раскрыться передо мной с совсем другой стороны. Но они всегда одинаковые.

– Это просто поцелуи, – он улыбнулся одним краешком губ, и что-то заставило ее улыбнуться в ответ. Джек с Картером улыбались совсем по-разному. – Смешно тебя упрекать. Ты никому не делаешь зла. Ты же не нападаешь на парней просто для того, чтобы здесь хоть что-то происходило!

Как ни странно, его слова рассмешили девушку:

– Скажи это Картеру.

Она, конечно, не стала объяснять, что не столько хочет, чтобы здесь хоть что-то происходило, сколько боится оставаться наедине со своей тайной.

Джек закинул руку ей на плечо, притворяясь, будто флиртует. Получилось безобидно, но забавно:

– Картер мой брат, так что могу с уверенностью тебе сказать – он идиот. Признайся, для тебя все эти фэйрфолдские простачки – всего лишь развлечение.

Она улыбнулась и, покачав головой, повернулась к нему. Парень замолчал, и Хэйзел только тогда поняла, как близко оказались их лица.

Настолько близко, что она могла почувствовать на своей щеке его теплое дыхание, разглядеть бахрому ресниц, на свету отливающих золотом, и плавный изгиб губ.

Сердце Хэйзел отчаянно забилось: казалось, давно позабытое чувство десятилетней девочки вспыхнуло с удвоенной силой, заставив ее почувствовать себя такой же уязвимой и глупой, как в те далекие дни. Девушка ненавидела это ощущение. Теперь она разбивает сердца, а не наоборот!

Тот, кто преподносит свое сердце на серебряном блюде, сам виноват в том, что получает.

Был только один способ перестать страдать по парню. Тот, что всегда срабатывал.

Глаза Джека были слегка затуманены, губы – слегка приоткрыты. Преодолеть оставшееся между ними расстояние, закрыть глаза и прижаться губами к его губам казалось таким правильным. Джек ответил на поцелуй тепло и нежно.

Затем, часто моргая, отстранился.

– Хэйзел, я не хотел…

– Нет, – ответила она, вскакивая. Ее щеки горели. Он был ее другом и лучшим другом ее брата. И он не был чужим. В любом случае, целовать его – неправильно, даже если он тоже этого желал. Хотя ясно понять этого не дал, что делало случившееся еще хуже. – Конечно, нет. Извини. Извини! Я же говорила, что не должна целовать всех подряд, и вот сделала это снова.

Она попятилась.

– Подожди! – начал было он, потянувшись к ее руке и подбирая слова, которые бы ее успокоили – но она не далась.

Хэйзел сбежала, опустив голову, чтобы не видеть проницательный «я-же-тебе-говорил» взгляд Картера. Она чувствовала себя глупой и, что еще хуже, вполне заслуживающей того, чтобы ее отвергли. Как будто она получила по заслугам. Словно восстановилась кармическая справедливость – чего, конечно, в реальности не случается. По крайней мере, не так быстро.

Хэйзел отправилась прямиком к Франклину.

– Можно угоститься? – спросила она, кивая на флягу.

Тот глянул на девушку мутными, налитыми кровью глазами, но флягу протянул:

– Тебе не понравится.

Ей и правда не понравилось. Сивуха обожгла горло. Но Хейзел, хоть и с трудом, сделала еще пару глотков, надеясь позабыть все, что произошло с той минуты, как она пришла на вечеринку. Надеясь, что Джек никогда не расскажет Бену, что она сделала. Надеясь, что Джек притворится, будто ничего не произошло. Как же ей хотелось повернуть время вспять, распустить его, как плохо связанный свитер…

Тем временем Том Маллинс, полузащитник и известный злобоголик, пересек поляну, освещенную фарами грузовичка Стивена, и резко запрыгнул на стеклянный гроб, согнав с него девушек. Парень выглядел совершенно одуревшим от выпивки: раскрасневшееся лицо, всклокоченные, пропотевшие волосы.

– Эй! – заорал он, подпрыгивая и топая так, как будто хотел расколоть стекло. – Вставай, вставай, дружок! С постели – на горшок. Вставай, вставай, порточки надевай!

– Перестань! – крикнул Мартин и принялся махать Тому, чтобы тот спускался. – Забыл, что случилось с Ллойдом?

Ллойд был отъявленным хулиганом: устраивал поджоги и ходил в школу с ножом. Когда учителя заполняли бланки посещаемости, им приходилось серьезно морщить лбы, припоминая, почему его не было: прогуливал или сидел под домашним арестом. Однажды ночью, прошлой весной, Ллойд взял кувалду и отправился к стеклянному гробу. Разбить его он не смог, зато позже, устраивая очередной поджог, так обгорел, что до сих пор лежал в больнице Филадельфии – ему там делали пересадку кожи с ягодиц на лицо.