За эти дни они немного болтали о кун-фу или там цирковых умениях, но в ответ на любую попытку Дэнни выведать что-нибудь о детстве своей новой подруги и о том, как она потеряла родителей, девочка либо неловко отшучивалась, либо уходила в долгое тяжелое молчание.

Он все же попытался еще один, последний раз, заглядывая в глаза Син-Син:

– Мне так жаль – про Чарли. Не могу отделаться от мысли, что это отчасти и моя вина. У тебя больше никаких родных не осталось?

– Не-а. Все померли, – ответила она притворно бодрым тоном – но Дэнни видел, как горло у нее сжалось от наплыва чувств. – Таких, как Чарли, прошлое всегда догоняет, рано или поздно.

– Тогда расскажи про свою маму.

– И. Не. Подумаю, – отозвалась Син-Син, подчеркивая ответ резким взмахом руки, отрезающим возможность дальнейших расспросов.

Полегче, полегче, осадил себя Дэнни. Не хотелось бы спугнуть первого настоящего друга, которым я обзавелся за много лет. Глядя в темные настороженные глаза девочки и на искорки решимости в них, он старался не думать, как же будет скучать по ней, вернувшись в Англию. В голове у него промелькнула шальная фантазия: как они с Син-Син живут в одном и том же городе, ходят в одну и ту же школу… До чего же тяжело будет прощаться!

Должно быть, девочка испытывала ровно то же самое, вот и решила все упростить. На следующий день он нашел подсунутый под дверь своего номера конверт, адресованный «Мистеру Дэнни Ву».

Внутри оказалась открытка: фотография гонконгского трамвая, а на обороте подпись неровным почерком:

Ни номера телефона, ни адреса, ни электронной почты.

Сперва Замора, теперь Син-Син. Дэнни со все нарастающим раздражением перечитал открытку. Ну вот что ей стоило сказать чуть больше? Похоже, все самые главные люди в его жизни всегда спешат поскорее умчаться прочь. Стараются утаить от него что-нибудь – ради его же собственного блага…

А может, ей просто нет до меня никакого дела? Мальчика все сильнее одолевало уныние.

Крепко зажав в руке открытку, он дохромал до окна и остановился, глядя, как корабли выписывают по воде загадочные послания.

Сколько же всего произошло здесь – с того момента, как он очнулся под дождем близ «Золотой летучей мыши», до того, как наконец прорвал головой поверхность воды и вынырнул, отчаянно глотая воздух. Что-то переменилось, думал он. Не хочу, не могу отказываться от этого нового чувства: что я живу полной жизнью. Ни за что не позволю горю и потрясению взять надо мной верх, повергнуть в полное оцепенение – как во время прозябания в школе «Болстоун». Я хочу вернуть давние чудесные дни – когда просыпаешься на заре весенним утром, а воздух звенит от птичьих трелей или от деловитого гудения какого-нибудь нового города и ты думаешь: в этом мире нет ничего невозможного!

Я снова возьму контроль над своей жизнью в свои руки – и никто меня не остановит. И пусть мне даже придется действовать в одиночку, но я отыщу след «Сорока девяти» и не сойду с него, пока не выясню, что случилось с мамой и отцом. Со мной самим.

Когда Лора пришла пожелать ему доброго утра, он уже оделся. Глаза его горели жаждой действия.

– Замора уехал. Син-Син тоже. Тетя Лора, а мы-то когда уезжаем?

– Как раз только что получили разрешение от полиции. Думаю, можем двинуть через Париж. Небольшая передышка нам не повредит. И чтобы никто не знал, что мы там…

– А ты купишь тот айпад, о котором говорила?

– В дьюти-фри, а что?

– Да так, надо кое-что сделать.

Дэнни смотрел, как покачивается в иллюминаторе линия горизонта над Гонконгом, как съеживаются и уносятся вниз темно-зеленые холмы. Вскоре все потонуло в слепящей завесе облаков. Лора уже углубилась в работу: то задумчиво грызла карандаш, то лихорадочно строчила в журналистском блокноте.

Она бросила взгляд на племянника:

– Лучше всего записывать подробности по свежим следам. Сам знаешь, памяти доверять нельзя. За ней водится свойство переписывать воспоминания на свой лад.

Но Дэнни больше занимало иное:

– Ты не в курсе, что за дела у Син-Син на континенте?

– Подозреваю, ты знаешь ее лучше, чем я.

– Мне кажется, ей хотелось поговорить о своем прошлом. Но в то же время – и не хотелось.

– Так часто бывает. Особенно с болезненными темами, верно?

– Я слышал, как майор говорил ей что-то. Похоже, они обсуждали нечто важное.

– Бог ты мой, ну откуда мне знать? – Лора слишком быстро отвела взгляд, уклоняясь от истины.

Дэнни без труда заметил ее увертку и решил поднажать:

– А тебе он сказал: «Придется тебе самой ему все рассказать». Что «все»?

– Да пустяки всякие. Ей-ей, пустяки.

– Тетя Лора, ты говоришь неправду. Я же вижу!

Лора вздохнула:

– Ну слушай. Только не злись на Замору, Дэнни. Он просто не хотел тебя волновать…

Дэнни вскинул руки вверх:

– Но меня и в самом деле злит, когда мне не рассказывают, что происходит! Особенно если это касается меня самого.

– Знаю. Ты прав, ты уже не маленький ребенок. Но – технически – в глазах закона ты еще несовершеннолетний.

– Что происходит?

Лора посмотрела на мальчика, наблюдая, как на этой высоте заиграли новыми оттенками его разноцветные глаза – электрическая вспышка зеленого, бездонная глубина карего: вопросительная, взыскующая, неуемная энергия.

– Что ж, наверняка ты и так скоро узнаешь. «Мистериум» возродили, Дэнни. Замора, Роза и как-там-его Бланко поговорили со всеми остальными. Вот чем майор занят в Барселоне. Уехал на репетиции.

От ошеломления Дэнни даже не сразу нашел что сказать.

– Но как же они? Без меня! – забормотал он. – Ну то есть без мамы, без папы!

– Замора так и думал, что тебе будет слишком больно…

– Мне даже хуже! Я должен быть там! – Кто-кто, а Лора могла бы и понимать.

– Сперва надо разобраться со школой, с полицейской охраной…

– Мое место в «Мистериуме».

– Я знаю, Дэнни, они все тебя очень любят. Но, в конце-то концов, ты ведь не полноправный член труппы, правда? Я знаю, ты много помогал, знаю, что это для тебя значило…

– Но…

Но он всегда грезил о том дне, когда станет полноправным членом «Мистериума». Ах, если б только он успел подготовить свой собственный номер!

– Никаких споров! – отрезала Лора. – Даже не думай – пока мы не получим от Рикара зеленый свет и не удостоверимся, что «Сорок девять» лишь иллюзии, свет и зеркала, дымовая завеса триад. Я обещала твоему отцу. Твоей маме.