Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Торжественное молчание нарушил Шаман:
— Свершилось! Братья и Сёстры! Возблагодарим Господа Отца нашего за упокоение тел Братьев наших, и за вознесение к Небесам Душ их! Аминь! Аминь! Аминь! — Шаман опустил руки, и повернулся к Вождю, — Можно приступать.
Вождь, благочинно слушавший Молитву и Заклинание, стоя первым в ряду Воинов, вышел вперёд. Все чуть нарушили строй, и зашевелились в радостном предвкушении. В голосе Вождя звучало неприкрытое торжество:
— Воины! Все вы проявили себя достойно вчерашней ночью! От лица Племени я благодарю вас! Но!
Особо хочу выделить Бачика! Если бы не его зоркий глаз, и не смекалка, нашего Племени уже могло и не быть! Или… Есть кто-то, несогласный с этим?!
На традиционный вопрос никто не отозвался: всё, что сказал Вождь — неоспоримо! А в этом случае — еще и абсолютно справедливо!
— Поэтому я считаю справедливым дать Бачику Почётную Награду! Он может попросить всё, что пожелает! Бачик! Выйди и скажи!
Бачик чётко вышел из строя вперёд на два шага. По откинутой назад голове и гордо выпрямленному телу Гар, да и все остальные видели: юноша ощущал важность момента!
Ещё бы! Не каждый день удаётся сделать для Племени такое! Да ещё заслужить Почётное Право — на всё, чего пожелает!.. И сейчас — момент его славы. Но всеобщее восхищение накладывает и определённые обязательства… Поэтому герой ночи слегка запинался, вспоминая положенные слова:
— Я… э-э… Благодарю, Вождь, за оказанную мне Честь! Благодарю вас, Воины! Служить нашему Племени — мой Долг! И я рад, что мне это вчера удалось! — теперь, когда заученная формулировка произнесена, можно переходить и к пожеланию, — А хочу я… э-э… Я хочу, чтобы моей матери и мне дали мяса… По пять Норм. И ещё… Ещё…
Я хочу провести Ночь Оплодотворения с Майной!
По поводу первой части просьбы ни у кого сомнений не возникло: просить для себя и матери дополнительной еды более чем уместно. Привычно. А вот насчёт Майны…
Конечно, не только Гар знал, что Бачик к ней неравнодушен, но… Но так смело попросить позволить переспать с дочерью Отверженной — нет, это не то, что смело! Это — очень смело!
Но: не преступил ли юный герой Кодекса — решать Вождю. Пока же все Воины загудели, тихо переговариваясь. Всё-таки — дочь Отверженной, это… Дочь Отверженной!
— Слушайте все! Я, Вождь Аррамов, принимаю и постановляю: выдать Бачику и его матери Тии по пять Норм мяса! Далее… — Вождь на секунду запнулся, но продолжил. Ведь Традиции и Законы надо свято чтить, какой бы странной не казалась просьба отличившегося. А в данном случае Безопасности Племени, похоже, просьба ничем не угрожает, — Тебе, Бачик, разрешается провести ночь Оплодотворения с Майной, дочерью Отверженной!
Но — помни: только одну ночь! Я сказал. Кто хочет возразить?
Мужчины снова загудели. Но возразить никто не осмелился — драться с Вождём за Истину весьма глупо: Вождь и избирается за то, что он самый сильный, здоровый, и опытный Воин. И умный и предусмотрительный Лидер! Значит, он посчитал, что для блага Племени это будет полезно!..
Вождь махнул рукой, призывая женщин. Те поспешили принести на блюде десять норм мяса, и Бачик под приветственные крики и похлопывания по спине и другим частям тела, переложил их на свой щит. Шаман вывел перед строем Майну.
— Согласно пожеланию Бачика, за его заслуги перед Племенем Аррамов, по указу Вождя, ты, Майна, дочь Отверженной, сегодня проведёшь ночь Оплодотворения с Бачиком. Иди!
Гар не мог не удивиться выбору друга: Майна едва достигла четырнадцати лет. Тоненькая, словно молодой побег Тапы, и с огромной гривой рыжих нечёсаных волос…
Она вовсе не выглядела, по мнению большинства Воинов, возбуждающе. Ни крутых бедер, ни хотя бы намёка на грудь… Правда, мордашка смазливая. Ну и всё! Больше ничем, кроме разве что жуткой застенчивости, и привычки всегда, что бы ни случилось, молчать, Майна не выделялась среди женщин Племени.
Вот уж не её выбрал бы Гар, случись ему сделать для Племени что-то такое, как Бачик!
Пока он — да он уверен, что и почти все Воины! — обдумывали странное решение вчерашнего мальчишки, и разглядывали девушку в поисках скрытых, возможно, прежде непонятых, достоинств, Майна, согласно Обряду подошла к Бачику, и встала пред ним на колени. Поклонилась.
Вождь поднял руку. Гул и шорох мгновенно стихли.
Даже в наступившей тишине голос девушки звучал почти еле слышным шелестом:
— Мой Господин Бачик! Я, Майна, дочь… э-э… Отверженной, повинуюсь решению Племени, и проведу сегодня с тобой ночь Оплодотворения… — если она что-то и говорила дальше, всё потонуло в снова возникшем в строю Воинов гуле. Вот награждение и закончилось!
Зубы Вождя блеснули наконец в радостной улыбке:
— Внимание, Племя Аррамов! Традиции соблюдены, отличившийся получил то, что желал. А теперь — Пиршество! Воины! Рассаживайтесь.
Воины, шутя, хлопая друг друга по загорелым жилистым спинам, и предвкушая, двинулись к Площадке, и расселись там как обычно — повзводно. Сидели, кто как привык: Гар и многие молодые — скрестив ноги, Воины постарше, чьи суставы уже гнулись не столь хорошо — даже полулежали.
Бесшумными тенями возникшие женщины обошли всех с чашами Кавы, и Воины разобрали Священный напиток. Вождь вышел в центр. Торжественно поднял руку с чашей вверх:
— Помянем первой чашей тех, кто своей смертью дал нам возможность жить и выжить! — он выпил первым, и кивнул. Все поспешили опорожнить тару до дна.
Первый традиционный тост все, как обычно, выпили молча. Жаль погибших. Они и правда — отдали жизни за Племя. Да и каждый Аррам готов к такому. В бою нельзя жалеть себя и осторожничать — позор уличенному, позор его Взводу!..
Тут же женщины поспешили обойти всех с мясом. Ещё не слишком провяленное на солнце, оно не успело дозреть. И казалось жестковатым — но Гар, с его молодыми зубами, справлялся легко.
То, что это — мясо врага, мясо Воина, желавшего убить всех его Соплеменников, наполняло сердце особой радостью. Вот уж воистину — нет ничего более приятного, чем поверженного врага… Съесть! Отнимая, и переселяя в себя его силу, ум, хитрость, храбрость…
Вождь снова поднялся и поднял руку. Гул затих.
— Вторую чашу мы выпьем за славное Племя Аррамов! Да хранит Господь своих послушных детей до скончания веков!
Теперь-то заорали все — ночь словно взорвалась