– Да, если хочешь, в блокноте прочитай. – Женька кивнул на свою записную книжку. – Неохота повторять.

Я взглянул на Женькины записи.

– А стреляли из чего?

– Похоже на АК. Патроны стандартные.

– Так. Сейчас Главк выжмет из директора этой конторы все что можно, если получится – раскроет, а нет – к нам с проверкой приедет: почему мы не раскрыли?

– Мне уже Мухомор намекнул, чтобы начинал справки писать. Вот этим и занимаюсь все утро.

– Ладно, время, пошли на сходку.

Как выяснилось, за минувшие сутки, помимо убийства, произошло две квартирные кражи – одна на моей территории – один грабёж и несколько вымогательств. Со всем этим разбирался Шурик Антипов, бывший вчера в резерве. В результате у нас оказалось возбуждено семь «глухарей». Ну, квартирные кражи – понятно, тут никуда не денешься, регистрировать надо. Но вот мужичка, который бабёнку где-то подснял с известной целью, а она его подпоила и позвала своих знакомых, которые вынесли потерпевшему всю хату, можно было и прогнать. Нечего баловать, пускай сам ищет. Но Шурик у нас юрист: есть состав преступления – возбуждаем. Хотя, может, он и прав. А вот если б я вчера в резерве был и не отшил бы этого мужика, то получил бы сегодня от Мухомора очередное последнее китайское.

Но это было вчера, а сегодня дежурю я, а в резерве – Филиппов. Он отправится спать, и мне придётся отбиваться одному. Ничего, не впервой.

Получив ценные указания от начальника, мы разошлись по кабинетам. Я для начала позвонил Вике, своей знакомой подружке, но она к телефону не подошла, значит уже ушла на работу. А её собака – ньюфаундленд Бинго – даже если и ухитрится снять трубку, разговаривать со мной не станет.

Время до обеда прошло довольно спокойно. Разобравшись с парой мелких заявителей, я, покачиваясь на стуле, решал кроссворд. Нельзя же все время о работе думать, надо и психологическую нагрузку снимать.

Я так увлёкся, что даже не услышал стука в дверь и поэтому, естественно, не заметил вошедшую в кабинет женщину.

– Можно? – раздался тихий голос.

Я оторвал голову от кроссворда, автоматически смахнул газету со стола и, сделав внимательное лицо, кивнул на стул.

– Пожалуйста. У вас что-нибудь случилось?

– Случилось. Мужа убили.

– Боже мой, когда?

– Вчера, в машине, у метро.

– А, это вчерашний водитель. Да, да, в курсе. Вы что-нибудь хотели узнать или наоборот – сообщить?

Я внимательно оглядел посетительницу. Довольно привлекательное лицо, одежда по моде. Маленькие бриллиантовые серьги в ушах, такое же колечко на пальце. Неплохо для жены шофёра. Хотя, если сейчас халтурить, можно хорошо приподняться, а халтурят почти все.

– Мне нужно разрешение на захоронение, – произнесла она, поправляя растрепавшиеся на ветру волосы. – В дежурной части сказали, что у вас можно взять.

«Ничего удивительного, в нашей дежурной части могли и на луну послать», – про себя подумал я, но вслух сказал:

– Увы, я не могу дать вам разрешения, это, к несчастью, не в моей компетенции. Вам надо в прокуратуру, к следователю, который ведёт дело.

– А он разве не здесь?

– В отделениях милиции не бывает следователей, тем более, следователей прокуратуры.

– А вы кто?

– Я оперуполномоченный.

– Господи, футболите туда-сюда.

– Минуточку. Я вас пока никуда не футболю. Горе я ваше понимаю, но извините, есть определённые правила игры. Следователь ведёт дело – он процессуальное лицо, только он может дать вам разрешение. А мы должны установить и задержать преступника. Следователь нам даёт поручение найти, мы ищем. Ну, в двух словах нашу систему не объяснишь.

– Вижу я, как вы ищете, – кивнула женщина на кроссворд.

Черт, прокол. Надо быть внимательнее.

– Голову вы людям морочите, а не ищете. Как в прокуратуру-то добраться, можете объяснить?

– Могу.

Я дал вдове адрес и рассказал, как туда ехать. Она взяла листок и, не попрощавшись, вышла.

Да, неудобно получилось. Но не объяснять же ей, что это не моя территория, что я занимался психологической разгрузкой и что вовсе не хотел её обидеть. Ей не до того. Найдём, не найдём – мужа не вернёшь. Но это поначалу, потом захочется правосудия, а когда судить – неизвестно, вот и сыплются комплименты в наш адрес – даром едите народный хлеб. Да, есть грешок, кое-кто действительно кушает этот хлеб даром. Но себя лично я к таким не отношу и по мере скромных моих сил и средств пытаюсь разобраться в происшедшем. Не всегда, конечно, получается, но в конце концов я не Господь Бог, я обычный человек с незаконченным высшим медицинским образованием.

Правда, если честно, то за шесть лет работы опером прыти у меня поубавилось. И мало того, как подметил Шурик Антипов, я стал циником. К людям не по-человечески отношусь. Что касается циника, то, может, он и прав. Какой-то вы, товарищ Ларин, бес-с-сердечный, раньше вроде таким не были. А на это я скажу, что с кем поведёшься… Среда обитания, как говорят психологи, окружающая атмосфэра. А когда у меня появился цинизм, вспомнить я точно не могу. Цинизм подкрался незаметно. Вообще-то он накапливается внутри, как усталость. Постепенно. Вместе с обстоятельствами, с жизненными. И работай я сейчас инженером или педагогом, то, может, не было бы у меня нынешнего цинизма и смотрел бы я на происходящее удивлённо-возмущённым взглядом и вопрошал: «Как же-так?»

А все почему? Потому что не сидел тот же инженер, к примеру, с двадцатилетней девчонкой в кабинете и не выслушивал её рассказов про то, как она своего трехмесячного ребёнка вынесла зимой на балкон в одной распашонке и оставила на морозе. А потом вызвала «скорую», которая констатировала смерть от воспаления лёгких. Что ж вы, мамаша, не уберегли?

А в паузах своего монолога читала мне эта мамаша Есенина: «Ты меня не любишь, не жалеешь…» Мол, нравится ей очень Есенин, аж до «не могу».

И я не вскакивал со стула, как нормальный, благородный, чувствительный человек, и не бил я по морде эту сопливую мамашу за то, что она своё дитя за ненадобностью угробила, а теперь Есениным прикрывается. Сидел я спокойно и слушал.

И даже кивал головой. И только за то, что я её слушаю и киваю, девчоночка эта принесла мне кое-что в своём клювике. Чтобы я смог где-нибудь что-нибудь «перекрыть». Оперативно. Не обязательно КАС, а хотя бы тот же военный магазин, где мамаша эта трудится и куда воровская братия шмотки таскает «палёные», краденые то бишь.

И не сидел благородный и высоконравственный педагог с Витькой-Дуплетом и не слушал, как тот своему приятелю-корешку голову кухонным ножичком отпилил. И не подливал он Витьке самтрестовский коньячок и не смеялся вместе с ним, когда тот вспоминал, как у покойника открылись глаза и кудлатая башка полностью отделилась от тела. А вот я слушал все, подливал и смеялся… И было у меня в голове тогда только одно: «Ты не молчи, Витек, ты давай, журчи, я тебе и коньячок, и сигаретку, потому как если ты замолчишь – все, труба. Выпустит тебя следователь, и пойдёшь ты дальше головы снимать…»