— А давайте.

— Щас. Алё-она!!! Пассажир пришё-ооол!

Девушка под полосатым зонтом отложила книжку, села, сидя натянула шорты и футболку, нахлобучила на лицо огромные очки, на голову — белую кепку-трансвааль, встала, отряхнулась, попрыгала. Обуваться не стала, пошла по песку босиком, по кроссовке в каждой руке. Юра улыбался про себя.

— Здравствуйте, — сказала она, подойдя. — Вы, что ли, полетать хотите?

— Я, — сказал Юра. — Хотя мне жаль, что я вас отвлёк от… э-э…

— Нормально, — сказала Алёна. — Всё равно уже не загар, солнце низко. Вы на таких раньше летали?

— Нет, — признался Юра.

— Ну, тогда слушайте: пристёгивайтесь плотно, там перед сиденьем такая скоба есть обрезиненная — держитесь крепко, руками не машите. Блевать захочется — блюйте вправо от себя. Ну а всё прочее понятно интуитивно…

Всё это время Юра откровенно любовался лётчицей. Из-под кепки спереди выглядывал рыжевато-пшеничный чубчик, сзади — такой же хвостик с совершенно выгоревшими кончиками волос (когда успела?), а по бокам — округлые ушки, намекающие на мультяшную мышастость. При откровенной блондинистости брови были тёмные, тонкие и с ироническим изломом; в прищуренных глазах таился какой-то очень редкий невиданный цвет — неужели настолько синий? Короткий острый носик был лихо вздёрнут и украшен созвездием (прихватывающим и высокие скулы) неярких веснушек; губы хитро подрагивали.

— Вы думаете о чём-то другом, — сказала лётчица.

— Пытаюсь сообразить, что это за созвездие. — Юра показал пальцами на свою переносицу и скулы.

— Орион, — подсказала она. — С очень небольшим допуском. Так он будет выглядеть лет через пятьсот.

— Чертовски загадочно, — сказал Юра. — У вас нет родственников — путешественников во времени?

— Разве что дядя Митя, — сказала Алёна. — Иногда он откалывает совершено необъяснимые номера. Кстати, как вас зовут?

— Юра. Можно Гоша. Вообще-то Георгий, но от формы «Жора» меня начинает корёжить.

— Ни за что не подумала бы, — сказала Алёна. — Вам удивительно не идёт это имя. Давайте на время нашего знакомства вы будете… — Она прищурилась и наклонила голову. — Вла… нет, Ва… дим… Вадим, точно-точно, Вадим и сокращённо Дима. Дима… Да, вот это стопроцентно ваше. А я Алёна — ну да вы уже знаете. Полетели?

— А платить кому?

— Мне. Но давайте уже после. Федя сказал цену? Пятнадцать минут — полторы, полчаса — две, час — три. Спасжилет под сиденьем, сразу наденьте. Я сажусь первой, смотрите и делаете так же. Федя, оттолкнёшь нас?

— Оттолкну, — сказал охранник и веско добавил: — Не шали там.

Юра-Дима смотрел, как надо садиться: ногу на поплавок, взялся за стойку, вторую ногу сразу перекинул, чуть подтянулся, сел. Отлично. Так он и сделал, не допустив, кажется, ни малейшего промаха.

— Класс, — сказала Алёна. — Акробат?

— По горам лазил, — сказал Юра-Дима.

— Уважуха. А где?

— Кавказ, реже Тянь-Шань. Пару раз Памир.

Он натянул пронзительно жёлтый спасжилет.

— Надувать как?

— Он сам надуется, если что. Ноги вон в те стремена… да-да… и пристегнись. Теперь держи вот этот фартук — вот это колечко за тот крючок, а это — за этот. И всю скобу на себя до щелчка… так. Всё? Готов?

— Всегда готов, — сказал Юра-Дима.

— Ах да, — сказала Алёна. — Шлемы, блин. Ненавижу. Без шлема увидят — лицензию отберут. Правой рукой под сиденье… нашёл?

— Нашёл.

Шлем, к счастью, оказался лёгким, почти велосипедным: прочный, но очень ажурный внешний силовой каркас и мягкая внутренность. Юра перестал чувствовать его буквально через минуту.

— Федя, отпускай нас!

Самолётик отплыл от причала и медленно развернулся. Алёна нажала на кнопку пуска, и очень знакомо зажурчал стартёр. Потом мотор фыркнул и заработал.

Вопреки ожиданию он работал совсем негромко, не громче мотоциклетного с хорошим глушителем — то есть можно было переговариваться, даже не напрягая голос. Потом вступил пропеллер; свист и шелест рассекаемого воздуха оказались громче. Самолётик побежал по глади залива, заметно ускоряясь, — Юру вдавило в спинку. Самолётик подпрыгнул, стукнулся об воду, снова подпрыгнул — и теперь уже завис, а потом — у-ух! — взмыл, качнулся на воздушной волне, как гимнаст на батуте, и вдруг словно повис неподвижно, и стало намного тише, лишь только вода внизу, перечеркнутая стрелками ряби, улетала назад.

Алёна повернула к Юре сияющее лицо:

— Нравится?

— Зашибись!

— Куда летим?

— Куда хочешь!

— Ты сказал!

И — положила самолёт в вираж. Плоскость воды накренилась, солнце описало дугу и оказалось слева-сзади, а впереди прямой чертой легла почти прямая стрела пляжа.

— Острова здесь только сверху хорошие, — сказала Алёна. — Где грунт твёрдый, там намусорено, а где чисто — там болото. Но я знаю одно местечко…

— Садиться будем? — уточнил Юра.

— Даже и не знаю, — засмеялась Алёна. — Ты такой замороженный, что просто руки чешутся тебя расшевелить.

— Я замороженный? — удивился Юра. — Это я просто из-за толпы такой. Меня всегда в толпе начинает клинить. Особенно когда все пьют и веселятся. Тогда я или надираюсь, или ухожу. Сегодня вот ушёл.

— А зачем вообще приехал? Раз толпу не любишь?

— Воздухом подышать. Тебя вот встретил…

Он повернулся к Алёне, встретился с ней глазами — и вдруг понял, что взгляд оторвать не может.

Так прошли секунда или две.

Потом самолётик резко нырнул вниз, воздух засвистел в стойках и растяжках, взревел мотор. Вся конструкция затряслась, где-то внизу послышались частые хлопки. Юра покрепче вцепился в скобу. Два, считал он про себя, три, четыре… На счёт «семь» Алёна резко подала перекладину, которой управлялось мягкое треугольное крыло, вперёд, и Юру опять вдавило в сиденье. И тут же самолёт вошёл в крутой вираж над самой водой — так низко, что видно было, как от вылетающего из-под крыла воздуха вздымается бурунчик. Хлопки внизу продолжались. Юра перегнулся и посмотрел. Продолговатый кусок дюраля — видимо, крышка какого-то лючка — оторвался и, держась только на проволочке, лупил по поплавку.

— Дотянешься? — спросила Алёна как ни в чём не бывало.

— Вот этот, косой, можно отстегнуть?

— Ну, отстегни. Пока никто не видит.

Юра отстегнул один из привязных ремней, нагнулся вбок, дотянулся до злополучной крышки и дёрнул её на себя. Проволочка охотно лопнула.

— Куда теперь?

— А туда же, в люк то есть, и сунь. Потом приладим.