Действительные причины периодически обостряющихся отношений США и России гораздо сложнее. В отношениях двух сторон никогда не бывает так, что всю полноту ответственности несет лишь одна из них. В той или иной степени ответственность ложится на обе стороны, и задачей исследователя является выявление доли и характера такой ответственности. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что действия российского руководства чаще всего вторичны и являются реакцией на политику Вашингтона и Евросоюза. Динамика отношений американской и российской держав связана с глобальной идентичностью политического класса США и тем, какая роль отводится России в утверждении этой идентичности. В этих отношениях взаимодействуют и обуславливают друг друга два фактора: (1) американская убежденность в собственной незаменимости для поддержания глобального мира и стабильности и (2) российская настойчивость на необходимости выстраивания отношений с США на равной основе. Последняя ставит под сомнение описанную глобальную американскую идентичность, тем самым утверждая Россию в качестве «значимого другого» или державы-угрозы интересам и ценностям США. В этих условиях увеличивается склонность к политическому противостоянию и усилению сторонников жесткой линии во внешней политике обеих стран.

Распад биполярной системы «холодной войны» продемонстрировал убежденность американского политического класса в глобальной идентичности США и обнажил связанную с этой убежденностью тенденцию подстраивать под себя остальную часть мира. Эпоха противостояния с СССР маскировала эту тенденцию, выдвигая на первый план практические императивы выживания и контроля вооружений. Роспуск и последовавшее за этим финансовое банкротство советской сверхдержавы поставили Америку и ее интеллектуальное сообщество в новые условия. Подавляющее большинство ее представителей убеждены в прогрессивности американской гегемонии и «империи», а в академической науке заметно стремление обосновать важность глобализации с американским лицом, альтернативой которой видится глобальная неуправляемость. Реалисты или теоретики баланса власти в мировой политике отстаивают теперь теорию стабильности однополярного мира. Либералы же привычно настаивают на необходимости глобального распространения американских идеалов демократии и рыночной экономики. А так называемые конструктивисты выдвигают концепции глобального изоморфизма культурных норм, возникших в глубинах западной цивилизации6.

Конечно, не все так однозначно, и позициям глобалистов оппонируют сторонники снижения роли США в мире, или изоляционисты. Уже со второй половины 1970-х — начала 1980-х годов в американском интеллектуально-политическом сообществе обнаружилась критики доминирования США. Среди них были как левые, формировавшие свои взгляды во многом под влиянием теории Иммануила Валлерстайна о капиталистической «мир-системе», так и сторонники снижения американского глобального участия в целях национальной безопасности. Последние, подобно йельскому историку Полу Кеннеди, осуждали «перенапряжение» (overstretch) великих держав, которое они связывали с нарастанием процессов международной дестабилизации и последующим ослаблением держав, находившихся в центре мировой системы. В 1990-е годы спор глобалистов и изоляционистов отражали полярно-противоположные позиции Фрэнсиса Фукуямы и Сэмюэля Хантингтона. Если первый постулировал триумф либеральной демократии американского образца, то второй предупреждал Америку об иллюзиях универсальности ее ценностей и опасностях подъема альтернативных западным «цивилизаций». Во второй половине 2000-х годов позиции изоляционистов укрепились в результате нарастания мировой нестабильности и восприятия за пределами западного мира роли Америки как деструктивной, а не конструктивной силы в глобальном управлении. Глобальный финансовый кризис, начавшийся со скандалов на Уолл-стрит, поражения внешней политики США в Афганистане и Ираке, а также заметный экономический подъем Китая и других незападных держав стимулировали развитие критической мысли.

Тем не менее в целом глобальная идентичность США выжила, укрепилась и пользуется доминирующим влиянием в элитах. Не только Буш-мл., но сегодня и президент Обама занят поиском новых аргументов в обосновании такой идентичности. Хотя поначалу Обама склонялся к изоляционизму в гораздо большей степени, чем его предшественники, сегодня влияние глобалистов и ястребов в окружении президента существенно возросло, а сам он все чаще звучит как ярый поборник идей американской «исключительности» и глубокой глобальной вовлеченности.

Исходя из укорененности в американском истеблишменте убежденности в глобальной идентичности страны, улучшение отношений с Россией всякий раз связывается с надеждой, что российское руководство осознает и примирится с такой идентичностью США, научившись извлекать из нее свои выгоды. В конце концов, разве не так ведут себя после окончания «холодной войны» остальные крупные и средние игроки в международных отношениях? Все они — и Индия, и Китай, и Бразилия, и многие другие — признают статус единственной в мире американской сверхдержавы, отводя ей особую ответственность и права в поддержании международного мира и стабильности и стремясь укрепить с ней экономические и политические связи. Такого рода надежды на «встраивание» России в рамки своей глобалистской перспективы были положены в основания политики Билла Клинтона в начале 1990-х годов, Джорджа Буша-мл. в начале 2000-х годов и Барака Обамы в 2009 году. Всякий раз американское руководство исходило из того, что лидеры Кремля примут сложившиеся международные отношения и глобальное лидерство США как данность.

В России же как в стране с исторически сложившейся системой ценностей и великодержавных интересов в принципе не могут согласиться с уготованной для нее ролью младшего партнера. Уже Примаков, оппонируя Козыреву, заявил о неизбежности формирования многополярного мира и необходимости для России ориентироваться на укрепление статуса великой евразийской державы. Сегодня эта позиция воспринята подавляющим большинством российского политического класса и отражена во всех официальных внешнеполитических документах страны. Исторически как русская самодержавная, так и советская коммунистическая идеи содержали в себе, помимо великодержавности, важные ценностные компоненты, включая идею трансэтничности, сильного государства и экономической справедливости7. На этой ценностной системе сегодня возводится здание «управляемой демократии», трансэтнического «государства-цивилизации» и социального патернализма. В силу целого ряда культурных, исторических и геополитических обстоятельств Россия не может заниматься простым воспроизводством идей западной демократии на своей почве, она должна интегрировать их в соответствии со своими приоритетами.

Такого рода настойчивый акцент на наличии своих собственных интересов и ценностей со стороны российского истеблишмента нередко вызывает раздражение со стороны США, получая свое развитие в попытках оказать на Россию давление и закладывая тем самым основы для будущих кризисов в отношениях двух стран. В свою очередь, российское руководство реагирует на рост давления с нарастающей степенью болезненности, способствуя укреплению уверенности американской стороны в том, что Россия является главной угрозой интересам и ценностям США. В ходе такого нарастающего противостояния происходит политизация интересов и ценностей двух сторон, представляемых теперь противоположными по своему содержанию.