многие считают примером лучших современных представлений на эту тему, не уделяют внимания ни коллективным действиям, ни институтам. Вместо этого они видят основу сотрудничества в биологически развитых просоциальных инстинктах ("моральной интуиции"). В этой главе я критикую эволюционных психологов, используя эмпирический подход, который демонстрирует, как этнографические и другие данные опровергают их предположения и заставляют усомниться в их утверждениях. Для этого я оцениваю пять основополагающих идей эволюционной психологической теории: (1) что сотрудничество отражает развившуюся склонность к альтруистическим социальным действиям, в которых, чтобы принести пользу другим, люди будут нести издержки для себя; (2) что в результате альтруизма человеческие популяции естественным образом стремятся к высокому уровню сотрудничества; (3) что человеческие популяции в прошлом имели тенденцию к биологическому ограничению, так что члены группы, скорее всего, будут спариваться с другими, несущими те же последовательности ДНК ("фенотипический ассортимент" или "позитивный ассортимент"); (4) что индивиды будут демонстрировать последовательные поведенческие модели в отношении сотрудничества или отхода от сотрудничества; и (5) что биологическая эволюция является "многоступенчатой" в том смысле, что она действует на индивидуальном и групповом уровнях. Отбор на уровне группы рассматривается как важный контекст для эволюции кооперации, поскольку, как утверждается, группы, демонстрирующие высокий уровень кооперации, будут конкурировать с менее кооперативными группами, создавая тем самым основу для широкой эволюционной тенденции к развитию просоциальных инстинктов.

Группа эволюционных психологов, на которых я заостряю внимание и которых я называю "биоматематиками" (из-за их склонности к формальным математическим методам), применяют дарвиновскую теорию как способ объяснить основы человеческого сотрудничества. Они утверждают, что в конечном итоге сотрудничество является результатом просоциальной психологии, обусловленной тем, что некоторые называют "ментальными модулями" мозга, неврологическими особенностями, которые биологически развивались на протяжении глубокой истории нашего вида. Аналитическая основа их схемы, вдохновленной Чарльзом Дарвином, - идея естественного отбора - предполагает, что как биология, так и культура человека воспроизводятся из поколения в поколение. В конкурентной борьбе за ресурсы, такие как пища и репродуктивные возможности, некоторые индивиды и культурные практики будут воспроизводиться на более высоких уровнях (т. е. они "адаптивны") в той степени, в какой их характеристики приносят относительно больше репродуктивных преимуществ их носителям. Эти варианты в конечном итоге будут накапливаться в популяции. Далее, по их мнению, популяции с более высокой частотой успешного генетического материала и культурных практик со временем вытеснят менее обеспеченные популяции.

 

Ключевое утверждение эволюционных психологов заключается в том, что просоциальная психология развилась в контексте небольших обществ охотников-собирателей в плейстоценовой предыстории человечества. В тех малых группах, которые они себе представляют, и предполагая, как они это делают, жесткие условия "ледникового периода" (хотя никаких климатологических или других особенностей не приводится), социальные действия, соответствующие сотрудничеству, должны были быть выгодны для индивидов в малых группах. Такое поведение включает в себя готовность сотрудничать, а также наказывать не сотрудничающих. Кроме того, оба аспекта кооперативного поведения - сотрудничество и наказание не сотрудничающих - представляют собой эволюционную склонность к альтруизму, при которой сотрудничающие и наказывающие жертвуют личной выгодой ради блага других членов группы.

 

Идея о том, что альтруизм, Святой Грааль биоматематиков, должен быть краеугольным камнем человеческой способности к сотрудничеству, основана на следующей логике: Достаточно оглянуться вокруг, чтобы понять, что люди - высокосоциальный, "групповой" вид. По выражению Роберта Бойда и Питера Ричерсона, "человеческие общества чрезвычайно кооперативны по сравнению с обществами большинства других животных" (Boyd and Richerson 2006: 453); аналогичным образом Мартин Новак и Роджер Хайфилд описывают людей как "суперкооператоров" (Nowak and Highfield 2011). Из этого следует, что альтруистическая человеческая природа должна быть основой для сотрудничества, поскольку альтернатива - эгоистическая человеческая природа - приведет к социальному хаосу. По мнению экономистов Сэмюэля Боулза и Герберта Гинтиса, без "просоциальных эмоций все мы были бы социопатами, и человеческое общество не существовало бы, какими бы сильными ни были институты контракта, государственного правоприменения и репутации" (Bowles and Gintis 2003: 433).

 

Ниже я прокомментирую основные аргументы в пользу понятий "альтруистическая психология" и "человеческий суперкооператор". Но я начинаю свое обсуждение с того, что если мы продолжим это направление исследований, то столкнемся с очень сильным встречным ветром, если принять во внимание то, что известно о человеческой психологии, социальном поведении и культуре - о чем я подробно рассказываю здесь и в последующих главах. Например, идея суперсотрудничества кажется причудливой, когда мы вспоминаем многочисленные примеры того, как социальная структура общества формируется в основном за счет принудительной и эксплуататорской власти конкретного человека, фракции или социального класса. Действительно, когда принуждение является главной организующей силой общества, люди, составляющие доминирующую фракцию, сталкиваются с проблемой сотрудничества между собой для поддержания эффективного контроля над другими, что само по себе является непростой проблемой сотрудничества. И все же, рассматривая общество в целом, мы бы не стали делать вывод, что такое общество является примером чего-то похожего на "суперсотрудничество". Чтобы выработать более продуктивное и реалистичное понимание сотрудничества, нам нужен способ понять условия, которые могут способствовать росту обществ, в которых принуждение было преодолено, а преимущества сотрудничества на широкой основе получены. Эта тема будет рассмотрена в последующих главах данной книги.

 

Почему альтруизм?

 

Читателю может показаться непонятным, как и мне (и биологам, которых я цитирую), что эволюционные психологи, занимающиеся корнями сотрудничества, строят свою теорию в основном на альтруизме. Один из источников моего замешательства заключается в том, что я не могу обнаружить никакого надежного способа, позволяющего их методу отличать культурный альтруизм (то есть идеи, которые его ценят) от альтруистических действий, которые могут быть результатом биологически развитой психологии. Таким образом, я думаю, что было бы важно обратиться к данным истории культуры, прежде чем приписывать то или иное поведение альтруистической психологии. Дональд Пфафф (2015: 126) отмечает, что акты благотворительности активизируют центр вознаграждения в мозге (как показывают результаты сканирования мозга). Можно ли считать это доказательством того, что наш альтруистический мозг делает нас "хорошими от природы"? Сомневаюсь. В данном случае я бы предположил, что благоприятная реакция на благотворительность может быть также понята как пример эмоциональной реакции на интернализованную и культурно специфическую ценность.

 

Способность проводить различие между культурными ценностями и инстинктами, по-видимому, является основной отправной точкой для метода, который делает акцент на эволюционировавшей альтруистической психологии. С тех пор как термин "альтруизм" был впервые введен социологом Огюстом Комтом (1798-1857), философы в основном рассматривали его как культурный артефакт. Были определены различные формы культурного альтруизма, начиная с различия между обязательствами "благодеяния" и "справедливости". Благодетельные обязательства - это те, которые в конкретной культуре считаются добродетельными, но необязательными (например, спасение тонущего пловца, когда