В 1902 году служебную поездку по Астрабад-Бастамскому району Персии, то есть по приграничным с российским Туркестаном останам Хорасан (по северной части) и Мазендеран, совершил Генерального штаба полковник Бендеров. В следующем году он опубликовал в столице Кавказского наместничества, городе Тифлисе свои путевые записки. Они интересны, в частности, и тем, что в них показывается то, с каким уважением относились в этой «беспокойной» части шахской Персии к россиянам вообще и к русскому военному мундиру, в частности.

В той поездке полковник-генштабист имел личный конвой, состоявший из казаков 1-го Таманского полка Кубанского казачьего войска и всадников Туркменского конного дивизиона. Обе эти воинские части входили в состав Закаспийской казачьей бригады, расквартированной в Закаспийской области (современной Туркмении). Бендеров писал следующее:

«…Обуславливалось это (придача военного конвоя. — А.Ш.) тем, что северные и северо-восточные районы Персии, населенные туркменами, не признававшими персидской власти, представляли арену разбоев и кровавых стычек между кочевниками и персами.

Только престиж русского военного мундира и сильный конвой обеспечивали путешественника от соблазна отравлений и затруднений, которые могли встретиться со стороны местных персидских властей».

Если волнения происходили в портовом Энзели, то на его рейд мог войти русский миноносец, а то и не один, из состава Каспийской военной флотилии. Она базировалась на близкий Баку. Такой корабельный отряд мог «замирить» мятежный Энзели с его окрестностями громом пушечных выстрелов или высадкой десантного отряда прямо в энзелийский порт. Такие примеры в истории случались не раз.

Следует заметить, что в начале XX столетия Россия «вложила» в Персию немалые деньги. Разумеется, она сделала это прежде всего из своих государственных, торговых интересов. На средства российских кампаний, которые вели свои дела в Персии, была разработана стратегически (не преувеличивая в том) дорога от порта Энзели через Решт к столичному Тегерану.

Роль этой дороги, проходившей через богатейший на фоне остальных частей шахского государства остан Гилян, была «знаковой» не только для дел торговли. По этой дороге огромными караванами верблюдов, мулов и ослов везли на погрузку в энзелийский морской порт традиционные персидские товары. Важнейшим из них был шелк, который через Россию расходился по всему европейскому континенту.

В обратном направлении те же караваны, обычно во вьюках, везли товары (преимущественно российские), предназначенные для внутреннего потребления Персии. А из нее они попадали в соседний Афганистан, турецкие Месопотамию и Курдистан, на арабское побережье Персидского залива. Персидские купцы издревле славились предприимчивостью, продвигая русские товары по всему Востоку.

Торговая дорога Энзели — Решт — Тегеран во всех военных событиях, которые происходили на территории Персии с участием России, тоже играла огромную роль. Каспийское море оказалось самым удобным маршрутом переброски войск, в том числе и кавалерии, боеприпасов, провианта и прочих военных грузов, из Баку и других российских портов в Энзели. Из него же шла обратно в Россию эвакуация экспедиционных войск.

Оживленность торговых дел, которые прямо сказывались на благополучии населения Гилянской провинции, прежде всего городов Энзели и Решта, сказывалась на высоком здесь престиже России. Если по всей Персии традиционными были подозрительность и враждебность по отношению к «ференгам», то есть иностранцам-европейцам, то в Гиляне картина была совсем иная.

Видя собственную слабость, правительство Мозафареддин-шаха Каджарского шло на постоянные уступки своим политическим противникам. Шаху приходилось подписывать один за другим подобные высочайшие указы, демонстрируя тем самым отсутствие воли венценосца. Он, как восточный повелитель, был вынужден пойти на учреждение персидского парламента — меджлиса. Персия пошла по пути парламентской монархии.

Его торжественное открытие в столичном дворце Бехаристан состоялось 24 сентября 1906 года. На торжественной церемонии присутствовали шах Мозафареддин Каджар со своим двором и высшее шиитское духовенство страны. Члены меджлиса представляли интересы самых различных слоев иранского общества, хотя о современной демократичности выборов говорить не приходилось.

Депутаты меджлиса в своем подавляющем большинстве оказались политическими противниками шахского правительства. Парламентарии вместо обсуждения вопросов о постепенных реформах, которые должны были изменить лицо и жизнь восточного государства, занялись делом, совсем противоположным реформаторству, то есть борьбой за высшую власть. Они встали на сторону принца Зюлли-Султана, руководителя революционной партии, готовивший в стране переворот и свержение шаха Мозафареддина.

Сторонники принца Зюлли-Султана считали себя конституционалистами, поскольку одним из главных требований их являлось утверждение конституции в стране. Шах и его окружение, естественно, видели в этом крайнее ущемление их реальной власти. Сторонники конституции, в том числе и депутаты меджлиса, учредили даже «свой» отличительный партийный знак. Он носился на правом рукаве выше локтя и представлял из себя розетку из желтой ленты с булавкой в виде полумесяца. От розетки спускались три ленточки — красная синяя и белая. Знак стал символом противостояния шахской власти.

Политическая борьба в последние два года правления Мозафареддин-шаха Каджарского из столицы перекинулась в останы. В крупных городах страны стали образовываться гак называемые общественные органы — энджумены, которые намеревались контролировать деятельность шахской власти в провинциях.

В стране стала складываться следующая ситуация: за власть на местах столкнулись шахская администрация в лице официально назначенных из Тегерана губернаторов, и энджумены. Те и другие при этом демонстрировали свое бессилие. Губернаторы имели откровенно слабые воинские (полицейские) силы, а энджумены опирались на большинство местного населения, которое отличалось своей нерешительностью, пассивностью в действиях против центрального правительства.

Шахская армия при всей ее слабости от этого противостояния на местах оказалась в стороне. В Тегеране при шахском дворе такую ситуацию понимали, и армия «оказалась вне политики», будучи в тех событиях «сама по себе».

Энджумены являли собой в той внутриполитической ситуации в стран, окунувшейся в состояние хаоса и анархии, образ политической наивности. Их члены не задумывались о том, что смена шахов на престоле может запросто привести к тому, что от меджлиса и совсем недавно «дарованной народу» конституции может не остаться и следа.

Для жителей городов одно дело было — поддерживать ораторов-конституционалистов на базарных площадях. Другое дело — брать в руки оружие и проливать кровь, умирать за какую-то конституцию, относительно которой простой люд имел крайне «размытое» представление. О политической активности сельских жителей и кочевых племен (за соплеменников все решали их вожди) говорить не приходилось.

Политическая борьба в меджлисе и крупных городах успокоения стране не дала да и не могла дать. Разбои на дорогах и уличные, рыночные беспорядки продолжались. Шахская администрация демонстрировала неспособность владеть ситуацией и наведения порядка.