– И охота тебе тащиться в такую даль, – сказал Утёнок. – Здесь у тебя и речка, и пекарня.

– Молод ты ещё, – ответила мамаша-утка.

– И последыша своего возьмёшь? – спросил Простодурсен.

– Коли я возьму с собой всех своих детей, то неба не будет видно. У нас, уток, всё по-другому. Мы помогаем птенцам выбраться из гнезда и учим их плавать, дальше пусть сами ищут свою дорогу.

– Вот именно, – кивнул Утёнок. – Я уже нашёл. И сам могу дойти до пекарни Ковригсена. И меня совершенно не тянет на этот ваш юг – сто миль крюк. Фу, как противно слово юкается.

– Да уж да, – протянул Простодурсен. – Жизнь преподносит нам сюрпризы. Счастливого тебе пути.

Он был не в восторге. И уже представил себе долгие зимние вечера с Утёнком. Как тот желает немедленно узнать, почему луна круглая. И как дёргает его за ухо на рассвете. От этого он уже устал…

Но, с другой стороны, всё ведь может измениться к лучшему. Вдруг зимой Утёнок будет быстрее уставать и раньше засыпать по вечерам?

– Да-да, – пробубнил Простодурсен, – вот ведь как оно всё…

– Как? – спросил Утёнок.

– Не надоедай ему пока, – сказала мамаша-утка. – У него от твоих вопросов ухо распухло.

Обошлось без слёз и трогательных сцен. Утки это просто делают. Скажут «улетаю» – и улетают, только их и видели. Так же было бы и с мамашей Утёнка, не полюби она пудинги Простодурсена всей душой и телом. На них мамаша до того раздобрела, что просто взмахнуть крыльями и взлететь уже не могла.

– Так, – сказала она Простодурсену, – похоже, мне помощь нужна. Нет ли тут какой горы? Ты бы подпихнул меня наверх, а уж оттуда бы я с ветерком помчалась.

– С горами у нас проблем нет, – ответил Простодурсен. – На любой вкус имеются, только нужно до них дойти.

Утка принялась рассказывать о юге всё, что слышала от перелётных птиц. Простодурсен пропускал рассказ мимо ушей. Он смотрел на пустую миску из-под пудинга и думал о дровах. Придётся идти за ними в лес, рубить, а то печка холодная уже несколько дней, и сам Простодурсен насквозь холодный, как камешек с речного дна.

Тут отворилась дверь, и вошла Октава.

– Какая прелесть! – умилилась она. – Настоящая семейная идиллия. Только театра не хватает, чтобы зимой жизнь бурлила как летом.

– Театра? – крякнул Утёнок. – Он съедобный?

– Ну ты прелесть! – сказала Октава.

– Все слышали?! – громко спросил Утёнок. – Я прелесть, а вовсе не надоеда и приставала.

– Простодурсен, что с тобой? Ты, что ли, такой же хмурый, как Ковригсен?

– А он хмурый?

– Да, и вид кислый, как у прокисшего теста.

– Я не хмурый, нет. Просто мне надо затолкать утку на гору, нарубить дров, сделать пудинг, объяснить, почему луна круглая… Вот если у меня выдастся свободный денёк, то я смогу побулькать камешки в реку. Только свободным деньком до весны не пахнет.

– Ну и страна, – вздохнула Октава. – Все мрачные, сердитые, никто не смеётся. Нам немедленно нужен театр.

– Вот именно, – согласилась утка. – И я сегодня улетаю на юг.

– На юг? – удивилась Октава. – Только мы затеяли театр, а вы…

– Кряк-кряк, – ответила утка. – Где ваша гора? Надо мне улететь, покуда я опять пудинга не наелась.

Октава и Простодурсен тащили утку, посадив её в перевёрнутую табуретку. Утке надо было экономить силы для долгого перелёта. Утёнок вприпрыжку мчался следом и без умолку спрашивал про всё, что попадалось ему на глаза и под ноги.

– Да, – говорил Простодурсен, – это сосновая шишка. Это кудыка. Понарошка. Иголка. Да. Да. Нет, не надо лизать муравейник. Не суй в рот мухомор. Оставь в покое мышь, она завтракает.

В лесу раздавался стук. Это Пронырсен рубил дерево своим огромным топором.

– А вон проныра – в попе дыра! – завопил Утёнок.

– Тсс, – шикнул на него Простодурсен.

– Проныра, съешь кефира! – не унимался Утёнок.

– Тсс, – снова шикнул Простодурсен.

– Три ха-ха! – загрохотал Пронырсен. – На руках мамашу носите? Ну вы даёте! Фуф ты!

– Она на юг собирается, – объяснил Простодурсен, – хочет отдохнуть.

Утка дремала, сунув голову под крыло, и ничего не слышала.

– Нам надо ей помочь, – объяснил Простодурсен.

– А потом будем готовить спектакль, – добавила Октава.

– А тебя не возьмём, – ввернул Утёнок.

– Вечно ты придумаешь незнамо что, – сказал Пронырсен Октаве. – А этот вообще без дров остался. Будет зимой дрыжиков выдавать, – кивнул он на Простодурсена.

– Я снова нарублю.

– Когда ж ты успеешь? Тебе надо пудинг делать и камни булькать. Ладно, гуляйте, заболтался я с вами, а мне нужно это дерево на дрова изрубить.

Они потащились к горе неподалёку. За спиной у них стучал топор Пронырсена, а в табуретке, как большой пудинг, колыхалась утка.

Небо затянуло чёрными тучами. Того гляди хлынет дождь. А там и до снега недалеко. А его лучше встречать в доме с дровами, полагал Простодурсен.

Но сначала надо затащить на гору эту тяжеленную утку, чтобы толстухе разбег взять. Ей от забот пора на юг…

Теперь они шли в гору. Тропинка поднималась круто, продираясь сквозь деревья и кусты. То и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и утереть пот.

Утёнок проявил смекалку и тоже залез на табуретку.

– Шире шаг! – сказал он.

– Угу, – ответил Простодурсен.

– Театр – что такое?

– Чудо, – сказала Октава.

– Чудо – что такое?

– Театр, ты же слышал, – сказал Простодурсен.

Пошёл дождь. К счастью, Октава была в своей огромной шляпе с широкими полями, и они все укрылись под ней. Стояли, тесно прижавшись, и смотрели вниз на свою красивую страну и бурлящую сейчас речку.

– Просыпайся, пора, – сказал Простодурсен.

– Что? – спросила утка.

– Мы уже на вершине горы.

– А-а. Теперь запусти меня.

– Запустить тебя? – Октава от изумления разинула рот.

Утка перегнулась через перекладину перевёрнутой табуретки и глянула вниз.

– Ой, – сказала она, – да тут высоко.

– Высоко? – в свою очередь изумился Простодурсен. – Разве ты не летающая утка?

Дождь лил как из ведра. Они стояли на краю обрыва, смотрели на мир внизу и слушали топор Пронырсена. Он рубил и рубил, гроза ему нипочём, подумаешь – несколько капель с неба.