о второй АЭС я никогда не слышал. Впрочем, что я вообще знал о Японии? Для обычного среднестатистического русского человека что Страна восходящего солнца, что Марс – объекты примерно одинаковые по объему информации, которой он владеет. И в этом плане я не сильно отличался от этого среднестатистического человека. Разве что про аварию на Фукусиме был в курсе. Ну так это прямая сталкерская обязанность – знать насчет других Зон на планете. Из одной выпрут – куда нашему брату податься? Правильно, только в другую Зону. На Большой земле сталкеры жить не привыкли.

Я прикинул скорость машины. Километров восемьдесят в час лимузин точно выдавал. По ходу, завывающие сиренами полицейские машины сопровождения донельзя впечатляли других водителей, которые беспрекословно уступали дорогу. Вот и ладушки, вот и хорошо.

Конечно, можно было потратить время до прибытия на душеспасительные беседы и попытки выдрать Савельева из недр психологического коллапса, в который он себя сам загнал. Но, с другой стороны, был риск нарваться на повторное «Ерунда!», брошенное тоном, каким обычно посылают поиграть в песочницу надоедливого дитятю. Ну, значит, пусть тогда Японец сам себе лечит и руку, и душу, не буду навязываться.

Но, положа руку на сердце, его было жалко. Смотреть страшно: бледный, лицо как у трупа, краше в гроб кладут. Потому я предпринял последнюю попытку.

– Не хочешь рассказать, что произошло в небоскребе Ямагути-гуми? – спросил я.

Виктор не ответил, продолжая смотреть прямо перед собой. Ну, не хочет – не надо, было б предложено.

Я уже совсем было собрался поспать прямо на сиденье – нам, сталкерам, не привыкать дрыхнуть где угодно, – как вдруг Японца прорвало.

И он рассказал все.

Про дочь, которую любил всем сердцем, и про враждебный клан, который украл ее у него, я уже знал. А вот то, что они сделали с ребенком Виктора, для меня стало новостью.

– Сволочи, – хрустнул я кулаками. – Украсть девочку – страшное преступление. Но забрать ее душу – ужаснее ничего на свете нет.

– Ками, – на автомате поправил меня Виктор.

– Как бы оно ни называлось, теперь это не твоя дочь, – резюмировал я. – До тех пор, пока ты не вернешь ее обратно. Пока мы не вернем. И не отплатим этим тварям сполна.

– В клане Ямагути-гуми всем заправляет кумитё, – сказал Савельев. – Сто процентов – это его работа. Такое изощренное преступление мог придумать только он.

– Значит, кумитё и ответит за все, – кивнул я. – Обещаю, я все сделаю, чтобы вернуть твоего ребенка и отомстить этому уроду.

– Благодарю, – кивнул Виктор. И, наконец-то расслабившись, откинулся на спинку сиденья. Понятное дело. Будь ты хоть трижды суперниндзя стихии Пустоты, ты все равно остаешься человеком, которому порой для того, чтобы успокоиться, нужно просто выговориться.

А меня реально в сон потянуло со страшной силой. Ну и, короче, я прямо там, на удобном, мягком сиденье и отрубился. Сколько проспал – не знаю, но очнулся от того, что мягко покачивающаяся машина остановилась. Я на рефлексах продрал глаза. Приехали?

Оказалось, да. Молчаливый водила услужливо открыл дверь, и мы с Виктором покинули лимузин.

Снаружи был день. Непривычно багровое солнце зависло в небе, слегка затянутое необычно длинными облаками, и это было бы действительно красиво, если б на фоне алого диска не маячила пулеметная вышка.

Это был кордон. Но совершенно другой, нежели тот, что отделял от окружающего мира Чернобыльскую зону отчуждения.

Наш кордон был простой как три рубля и такой же дешевый – две полосы колючей проволоки, меж ними вышки понатыканы, преимущественно сколоченные из досок.

Здесь же все было солидно, хотя построено по тому же принципу. Вышки – на бетонном основании, из сварного профиля. Наверху по два пулемета, направленных один на внешнюю сторону Зоны, то есть на нас, другой – вовнутрь. Это у нас срочник зачастую таскал свой подубитый пулемет Калашникова туда-сюда по мере надобности – и далеко не всегда со станка на станок, а работая по-военному, уперев сошки в узкий борт вышки, отчего во время стрельбы они от отдачи часто соскальзывали. И тогда пулемет грохался цевьем на борт, а солдат огребал от своего оружия прикладом в челюсть.

Тут же денег на кордон не пожалели.

Вышки сверху, от крыши до бортов, были защищены бронелистами из пуленепробиваемого стекла, чтоб у стрелка был безопасный круговой обзор. Колючки на стальные столбы высотой в два с половиной метра было навернуто множество, плюс по верху – спираль Бруно. На колючке висели белые таблички с красными иероглифами, предупреждающими, что на той стороне запретная зона и что при попытке проникнуть в запретную зону по нарушителям будет открыт огонь на поражение. Ну, это нам знакомо. А в остальном такой кордон преодолевать – целое дело…

Правда, я порадовался, что, помимо японской речи, понимаю и то, что на табличках написано. Всегда удивляло, как азиаты умудряются в этих загогулинах зашифровать какой-то смысл. Оказалось, что все довольно просто. Когда что-то умеешь, оно всегда несложно. Правда, немного коробила мысль, что читаю и перевожу не я, а какой-то ками давно умершего воина. Но, с другой-то стороны, – какая разница? Ну, умер чувак несколько сотен лет назад. Ну вот, теперь помогает. Когда тебе кто-то помогает – неважно, какой он. Хороший или не очень, живой или не совсем. Главное – результат.

Подошел какой-то хрен в униформе, поклонился, пригласил пройти в здание карантина. За хреном маячили два автоматчика, держа свои миниатюрные пукалки довольно недвусмысленно. Вроде и стволами в землю, но если что – одно движение, и очередью пропорет от паха до горла.

Я покосился на Виктора, однако тот паниковать и не думал, пошел куда указали приглашающим жестом. Ну, если Японец не наводит кипеш, то мне-то оно зачем?

Карантин, кстати, оказался довольно формальным. Узкоглазые доктора померили температуру и давление, заглянули под веки, поинтересовались, употребляем ли запрещенные препараты и не было ли в роду сумасшедших. Я хотел было ответить, что не было, псих только я один, но решил, что шутку могут не понять и пристрелить на всякий случай, благо военные с автоматами рядом стояли. Потому промолчал.

Виктору промыли рану, заклеили большим водонепроницаемым пластырем, вкололи два укола. Японец не сопротивлялся. Вредный он. То же самое я мог в машине сделать, аптечка имелась. Ладно, фиг с ним. Его тушка, пусть делает с ней что хочет. Или не делает.

Потом нас провели в душевую, где мы зависли на полчаса, смывая с себя глубоко въевшуюся грязь Зоны и просто кайфуя от жестких струй горячей воды – удовольствия для бродяг-сталкеров довольно редкого.

После душа нам, завернутым в простыни, милые японские барышни принесли крепкий чай, и, пока мы хлебали