— Отдайте ему однокомнатную, — Славик остановился у дальней стенки.

— Щаз!

— Да ладно… — он усмехнулся и полез за ящики. — Я ж шутками. Шоб ваш Димок на молодую разорился? Да я ни в жизни не поверю!

— А как узнать? То я ж не поняла по голосу…

— Наймите детектива, — Славик пошутил, ведь правда пошутил. — Чи сами. Такси берете — и за ним.

— То ж дорого.

— Та не дороже вашей хаты, — он вытащил тяжелый сверток, замотанный полиэтиленом. — Кенгурятина нужна?

— Возьму!

Славик поставил свой товарец на лаги и скомандовал:

— Садись вперед, Любовь Петровна. Дам тебе порулить.

— Ой, Славик… — она жеманно захихикала. — Да шо ты! Я руля боюсь!

Славик подтолкнул Любовь Петровну, и она покатила. Оказалось, ничего сложного. Любовь Петровна рулила по холодильнику, и на щеках ее обширных забегал подозрительный румянец. Смекать начала прямо там, в холодильнике.

Через пару дней утром она сделала вид, что идет к остановке на вахтовый автобус, а сама взяла такси и показала на мужнину машину:

— За ним.

— Восемьсот, — сказал водитель.

— Какие восемьсот? Триста!

— А конфиденциальность?

— Ладно, — она поджала губы.

Ехать далеко не пришлось, всего один квартал, Димок запарковался у супермаркета «Кубань-еда».

В этот магазин Любовь Петровна забегала каждый день после работы и каждый раз, перед тем как войти, звонила мужу. Она всегда спрашивала: «Дим, ты хлеб купил?» Если он еще не купил, она брала буханку белого пышного, а если уже купил, не брала.

От земли знаменитой кубанской, на которой одуванчики вырастают с кошачью голову, она давно оторвалась, но к хлебу у нее осталось щепетильное крестьянское отношение. Выбрасывать рука не поднималась. Можно было выбросить прогорклое масло, можно было вышвырнуть прокисшие щи, вонючую курицу, а хлеб — нельзя. Из черствого Любовь Петровна жарила гренки. Она звала их по-кубански, с ударением на «и» — «гренки». И чтоб не жарить, не колготиться, она звонила мужу каждый божий день в 5.30 и спрашивала: «Дим, ты хлеб купил?»

У «Кубань-еды» Димок вышел и свернул во двор. Любовь Петровна с тоской собачьей посмотрела на водителя, и он пошел за мужем, проследил.

— Четвертый подъезд, — отчитался. — В лифт уж я не стал заходить. Будем ждать?

— Сколько? — спросила Любовь Петровна.

— Пятьсот в час.

Денег было жалко, но ждать пришлось недолго. Через полчаса Димок вернулся к машине. С ним была женщина.

Любовь Петровна, увидев даму, просияла изумленно и с вопросом посмотрела на водителя.

— Доска, — он заценил.

— Да старая! — закачалась Любовь Петровна. — Мне ровесница! Ток худее.

— За ними! — рванул таксист.

— Сколько? — открыла кошелек Любовь Петровна.

— Договоримся!

Димок объехал квартал и высадил женщину у местного казачьего рынка. Она пошла в ряды, кокетливо оглядываясь.

— А я ж ее знаю! — встрепенулась Любовь Петровна. — Она ж в павильоне мясо продает! От я ж и думаю: все шея да шея, с чего это он начал спину брать?

И в тот решающий прожаренный денечек Любовь Петровна с прыгалками в сумочке подъехала к супермаркету «Кубань-еда», на парковке увидела машину своего мужа и понеслась к четвертому подъезду.

Двор вымер, все дети с мамками и бабками уснули, пережидая зной. Никого не было в песочнице, никто не прятался от солнца под пышными арками из красных роз, которых на Кубани валом, как говорила Любовь Петровна. И только у четвертого подъезда на лавочке сидела одна пенсионерка. На ней были смешные очки с большими желтыми стеклами, в которых она была похожа на стрекозу. Старушка читала газетку или делала вид, что читает.

Любовь Петровна поздоровалась едва заметным кивком головы и присела рядом. Пенсионерка взглянула на большой кнопочный телефон и, стараясь не шевелить губами, доложила:

— Приехал без пятнадцати два. Полчаса у нее.

Любовь Петровна вытерла мокрый лоб. На лице ее полном, с этим характерным несоответствием для многих южанок тонкого носа и круглых щек, проступили красные пятна.

— Третий этаж, сорок пятая, — сквозь зубы шепнула пенсионерка.

— Помню, — также сквозь зубы ответила Любовь Петровна.

Эту бабку Любовь Петровна прикормила чайком и конфетами пару недель назад. Все это время она замечала мужнину машину на парковке у «Кубань-еды». Она звонила ему и спрашивала как обычно: «Дим, ты хлеб купил?». «Нет, не купил», — отвечал муж. «А это не твоя машина у магазина стоит?». — «Не моя. Я на работе». Димок спокойно отвирался, а Любовь Петровна приходила домой, дожидалась мужа и нюхала брюки.

— В духах! — жалилась она Славику. — Ну что ты будешь делать, в духах! И ведь отбрешется, сволочь! Ведь так и будет бегать к этой доске.

— А ну-ка! Сигайте на весы!

Любовь Петровна становилась и плаксиво повторяла:

— А у меня ж прям все всколыхнулось!

— Жучок ваш Димок… — Славик выравнивал гирьки. — Возле дома. Рядом с работой. Все шито-крыто.

— А дюже жирно ему будет! Я еще послежу, послежу да малину-то ему перебью!

— Отбрешется, — Славик сказал и объявил Любовь Петровне вес: — Ровно центнер!

Любовь Петровна заглянула на шкалу и глазам своим не поверила:

— А ну-ка? Правда, что ли?

— Пятнадцать кил долой! — объявил Славик. — Поздравляю!

Вдохновленная успехом, Любовь Петровна придумала все сама:

— А я его поймаю! На койке с ней поймаю — не отбрешется!

— Вербуйте агентуру, — Славик снова пошутил.

Он-то пошутил, но Любовь Петровна в тот же вечер поскакала к четвертому подъезду. А там сидела пенсионерка в желтых очках, похожая на стрекозу.

Бабулька только и ждала, когда ее наконец кто-нибудь завербует. Любовь Петровне даже рот открывать не пришлось.

— Вы кого-то ищете? — спросила пенсионерка.

— Да, — Любовь Петровна опустила глаза, — мужа.

— Такой сухощавый, невысокий, седой, с животиком, лицо красное, на левой руке золотая печатка?

— Да… — присела Любовь Петровна.

— Его сейчас нет, — сказала бабка. — Днем был, часа два. Он обычно в обед заезжает в сорок пятую. Вечером у нее дочка с работы приходит.

И тут Любовь Петровна заревела. Заревела так громко и неожиданно, что мамаши, которые гуляли с детьми, начали к ней присматриваться.

— Нас могут заметить, — сказала пенсионерка и позвала Любовь Петровну к себе.

— Уж как мы жили! — ревела Любовь Петровна, пока старушка предусмотрительно закрывала форточки. — Жили-то припеваючи! И работали всегда обое. Я тут, в «Кубань-холоде», он электриком в «Кубань-тепле». Поженились аж в восемнадцать. С одной школы, с одного хутора в город поехали, подальше от этого хозяйства. Свадьбу сыграли сразу, чтобы квартиру получить. Три дня гуляли всем хутором. Мать моя поросят зарезала, свекровь бычка обещала… А как резать — дочке захавала. А нам того бычка и знать не надо! Мы и без того бычка