Изгнав непрошено-легкомысленную картину из сознания, занялась более насущными проблемами. Такими, например, как размышления над тем, куда иду? Точнее, куда – это понятно: с востока на запад. Именно туда, в точку другого прокола и ведёт дорога, почти не петляя. И все вернувшиеся утверждают, что выжить можно, только если держишься её, не отходишь дальше, чем на десять-двадцать метров. Это у нас пункт первый: держать дорогу в поле зрения. Но… мои родители не вернулись. Следовательно, направление в контрах с целью следования. Если и смогу разыскать какие-то следы, метки, улики – то только сойдя с дороги. Я знала, что мне не на что надеяться – и не надеялась увидеть их живыми. Я хотела понять. Их понять. Значит, пункт второй: от дороги стараться не удалятся, но внимательно осматривать всё, что может быть зацепкой, всё подозрительное. Ну что ж… принято к исполнению.

Асфальт дороги был весьма изношен, но всё ещё крепок: местами выщерблен, кое-где встречались колдобины и вымоины, но в целом относительно ровное полотно. Сейчас даже в деревнях такое кое-где осталось, хотя и в весьма глухих. По такому можно много часов идти не только в теннисках, предусмотрительно захваченных с собою, но и даже босой. Босой, быть может, даже и приятнее: чувствовать мягкое покалывание, своеобразный массаж, нагретого за день асфальта.

«Мы – дети странного мира, странного времени. Вполне человеки. Но Поворот дал нам что-то… что-то неуловимое. Может то, что не смогла дать НТР в далёком двадцатом веке. Я изучала историю, и не только исторические факты, но и социальные исследования – и как результат: научно-техническая революция стала формировать мир физиологически удобный и комфортный, но в нём не оставалось места для духовности, для развития душевной красоты и величия. Всё свелось к погоне за мимолётными удовольствиями: к тёплому сортиру и мягкой постели, к вкусной еде и необременительным для ума развлечениям. А в душе – пустота… Жизнь без цели, без идеи, единственный смысл которой – заработать денег и получить удовольствие! История ни в чём не виновата, но те, кто её вершили, украли и уничтожили все благородные идеи и цели, всё, что позволяло оставаться человеку – Человеком, а не просто прямоходящим млекопитающим. Душе не стало к чему стремиться, и она… уснула, наверное. И как результат – эпидемия депрессии, духовной деградации и нищеты. Так что, Поворот, как это ни удивительно, пришелся более чем кстати. Да, многие сгинули бесследно. Да, на Земле появились Зоны непригодные для жизни человека. Да, иногда из этих Зон появлялись враждебные человеку существа. Но! Любопытство – извечное проклятие человека со времён ларца Пандоры, заставило нас проснуться, а душу – стряхнуть многолетний налёт серого пепла сна и равнодушия. Поворот вернул человеку веру в Чудо, заставил высунуть нос из обжитого мирка обывательской жизни. И, хотя Поворот является косвенным виновником исчезновения моих родителей, моей боли, я всё же рада, что он случился. Лучше уж так, чем сдохнуть от водки и от простуд, прав был Высоцкий. У человечества появилась ещё одна вершина, ещё одна цель, к которой надо стремиться, напрягая все силы. И, видимо, это единственное условие для того, что бы человек честно познал и оценил себя. И дай Бог нам быть лучше, чем мы есть на самом деле: очень трудно жить слабым людям, очень трудно оказаться трусом, подлецом или предателем. Особенно, если был уверен в обратном».

Безмятежность этого мира умиротворяла и вызывала недоумение – что, в столь прекрасном и благословленном месте может сводить людей с ума? Что является причиной исчезновений?

Негромко выводила трели какая-то, неразличимая в гуще кустов, птичка, шелестел в ветвях ветер, наплывающие облачка давали лёгкую прохладу. Дорога, так и хочется сказать – вилась!, но это было бы неправильно. Она, вроде бы, была прямой, но, сколько ни шагала, прямым оказывался отрезок пути метров в сто пятьдесят – двести, впереди постоянно маячил поворот, скрывая общую длительность. При этом, оглядываясь, каждый раз убеждалась, что дорога прямая как стрела, как минимум километр. Забавно. О таких фокусах ещё никто не рассказывал. Напрашивались два вывода: либо я первая с кем такое происходит, либо те, кто это видел, попросту, не смогли сообщить об этом. И вот это уже совсем не забавно.

Дорога была проложена между двух гор. Хотя нет, правильней было бы сказать, что она, э-э, ну ладно – вилась, по пологому склону одной горы, в то время как вторая, не очень высокая, но почти отвесная, белым сланцевым монолитом нависала над долиной. Не люблю такие горы: до половины одетая деревьями и кустарником, выше она напоминала Бедного Йорика – сланец похож на выбеленную временем кость, причём пористую – очень редко в теле горы чернели какие-то провалы. Может, ходы вглубь, в пещеры, а может, просто коррозийные вывалы породы, кто знает… Я не собиралась идти и проверять, что там такое. Не просто потому, что это было далеко от дороги, нет. При взгляде на эти чёрные глазные впадины мне становилось не по себе, словно кошка положила лапы между лопаток и выпустила когти. Ну, если не обращать на это внимание, то окружающая природа была просто идиллической.

Ближе к обеду показались первые обитатели этого мира. Почему-то я ожидала увидеть птераклей, но это оказались птицы, похожие на нашего ворона. Большие, антрацитово-чёрные, головастые и клювастые. Они летели с запада, очень невысоко и, заложив плавный вираж, расселись на разлапистое дерево похожее на грецкий орех, росший недалеко от дороги.

Густая зелень листьев не мешала их рассматривать – местные круки были слишком неуместны, слишком черны в бушующем цвете жизни и роста. Птицы топорщили перья, встряхивались и переговаривались пронзительно-визгливыми голосами. Право, та незаметная пичуга с её трелями в кустарнике меня устраивала намного больше. К тому же, не смотря на гладкое и аккуратное оперение, при взгляде на чёрных птиц возникало такое ощущение – что это маскировка. Что на самом деле смотришь на что-то очень неприятное, ну как минимум – на стервятника. Нет, конечно какой-нибудь орнитолог тут же может возразить, что это очень красивая, полезная, умная и интересная птица… У каждого свои любимцы. Но во мне стервятники не вызывают никакого другого чувства, кроме омерзения.

Ботинки покачивались, словно слабо веющий тёплый ветерок мог раскачать нечто столь тяжелое. Белый волк, задрав морду, раздумчиво наблюдал за оригинальным маятником уже несколько минут. И вдруг, враз приняв решение, поднялся на задние лапы, зубами вцепившись в один из ботинок, сорвал с ветки. При этом второй, перекинувшись через ветку, весьма ощутимо стукнул его носком в лоб.

Быстро обрыскав полянку, на которой переодевалась девушка, белый волк отыскал несколько лоскутов ткани и обёртку от шоколадки. Собрав всё до кучи, вырыл неглубокую яму, спихнул всю добычу и старательно загрёб землей, приминая получившийся холмик носом. Когда он сравнялся с уровнем дёрна, крест-накрест провёл лапой, оставляя быстро тускнеющий серебристый след когтей. Пронаблюдав, как рана земли затягивается молодой порослью травы, развернулся и потрухал по дороге – вслед прошедшей, злорадно оскалив зубы на выпорхнувшую из кустарника чёрную птицу. Хозяин здешних мест не дремал, но, увы и ах – был далеко не всемогущ и не всевидящ. Иначе не допустил бы существования Белого Волка.