– Почему? Представляю, – без энтузиазма ответил Антон. – Ему сказали, что, если бы произошло убийство, труп новорожденного ребенка обнаружили, или подвал, где молодой маньяк восемь лет держал и насиловал двух старушек, тогда бы они в два счета направили корреспондента. Угадал?

– Н-ну! – рассмеялся сосед и хлопнул Антона по плечу. – А ты не новичок в этой жизни! Уловил. Но… я вот всю жизнь проработал в полиции. Она, когда ты еще под стол без штанов бегал, называлась милицией. Не буду объяснять, кто и с какого перепугу ее переименовал, но изменилось в ней мало что со сменой названия. Может, даже и хуже стало.

– Это почему же? – заинтересовался Антон.

– А ты посуди, – понизил голос сосед, – чтобы переаттестацию пройти да на должности остаться, надо было отслюнявить некоторую сумму. А исходя из должности и звания, эти суммы были совсем уж чудовищных размеров. Кто очень хотел, те кредиты в банках брали, но у большинства имевших большие звезды на погонах такие деньги были. Были, потому и звезды были. А потом наоборот, есть звезды, значит, будут и деньги. Но это так, отвлечение. Главное, что те, кто наживался на своей должности, кто использовал служебное положение в целях наживы, как у нас говорят, у тех деньги были, и они себя выкупили. А у честного мента откуда такие «бабки»? К тому же милицию сократили на двадцать процентов во время реформы, и угадай с трех раз, кто ушел в числе этих двадцати процентов из органов? Честные или воры? Во-от, поэтому я и говорю, что стало хуже.

– А вы из каких? – широко и беззащитно улыбнулся Антон.

– Я? – насупился было сосед, но потом тоже расплылся в улыбке. – Я из честных. А ты другого ответа ждал? Ладно, если серьезно, то я из тех незаменимых работников, без которых ни один начальник не обойдется. Я даже на собеседование не ходил. Кто-то же должен работу гнать, отчетность создавать. Как-то вот до полковника дослужился.

– И ушли?

– Ушел! – засмеялся сосед. – Не ушел, а даже уехал. Прощай, старая жизнь, прощайте, серые милицейские будни! Уезжаю я, парень, далеко и надолго. Дочь у меня десять лет назад за границу уехала по приглашению. Программист она у меня от бога, не знаю, в кого. Вот и осела там в научном центре. А сейчас уже и вид на жительство получила, хороший контракт подписала. И коттедж ей дали, и машину. Замуж выходит, за своего, правда, с ней еще тогда уезжал. Вот забирает меня дочка к себе жить. Хватит, говорит, бобылем лавки во дворе протирать.

– Кажется, вы радуетесь, что навсегда покидаете родину, – заметил Антон.

– А я плакать должен? – вдруг разозлился сосед, но тут же сбавил тон, потому что на них стали оборачиваться. – Я плакать, по-твоему, должен? Родина-мать! А была она мне матерью? Она нам мать? Что это за мать, которой до своих детей нет никакого дела? Заметь, не о плохих детях говорю, не об отщепенцах и предателях, а о нормальных. О тех, которые служили ей, старались для нее, жизнями рисковали. Я, знаешь ли, под пулями тоже бывал. И в своем городе, и в командировках на Кавказе. А живет хорошо кто, жрет сладко кто, квартирами распоряжается в городе кто, пенсиями? У меня на первом этаже чета пожилых людей живет. У них пенсии вдруг стали такие большие, такие льготы всплыли неожиданно, что я глазам не поверил. А оказывается, сын их – депутат областной думы, вот и подсуетился.

– Ну, это да, – кивнул Антон.

– Опостылело все, парень, – устало откинулся на спинку сосед. – Не поверишь, как опостылело. Доживешь до моих лет и вспомнишь мои слова. Я понимаю, что наверняка через какое-то время меня снова назад потянет. По дворику своему скучать начну, по мужикам, с кем в домино резались, по мату виртуозному. Наверное, потянет назад. Но это когда еще будет, а пока я еду с удовольствием и злорадством в душе. Вот тебе дулю с маслом! Упустила ты, родина-мачеха, хорошего специалиста-программиста, и еще упустишь, вот и я к ней уеду.

– Не мне вас судить, – пожал плечами Антон.

– Конечно. Ты и сам, наверное, из этих, молодых да ранних. Ладно, извини, на личности переходить не будем. Просто не хочу я их защищать. Ведь не родину мы защищаем, а ее руководителей. А я их защищать не хочу. Не хочу защищать тех, кто распустил чиновников-воров. Ведь кого за шиворот ни возьми, ни тряхни, из него не миллионы, миллиарды сыпятся. Ты можешь представить себе миллиард? Я не могу. Могу только двадцать две тысячи представить – это моя пенсия.

Антон открыл было рот, но решил все же промолчать. Кстати, еще год назад он бы не промолчал. И два, и три года назад – тоже. Он бы кинулся в словесную драку, он бы такого наговорил в лицо каждому, кто не хочет бороться, тем самым помогая негодяям плодиться и размножаться. А сейчас? Сейчас, поварившись в этой среде, Антон стал смотреть на людей иначе. Не все бойцы по натуре, не каждый готов отдать последнее борьбе, не каждый готов заплатить ту цену, которую платит, например, Антон, посвятив всего себя этой грязной работе.

Грязненькая ведь работа, ее в белых перчатках не сделаешь. Приходится часто переступать через самого себя. И не это самое страшное, самое страшное, что порой приходится переступать и через людей. Простых, тихих, мирных, забитых жизнью, родившихся уже с характерами амеб, растений. Они ни в чем не виноваты, не все рождены для борьбы.

И методы, которыми приходится пользоваться Антону, далеки от гуманизма. Сколько на нем крови, крови преступников, крови откровенных бандитов, нелюдей, крови, которую он пролил, защищая других, защищая себя в неравных схватках. Имел он на это право или должен был дать убить себя, искалечить? И все только потому, что лишь суду разрешено определять виновность того или иного человека? А кровь на руках убийцы матери Антона, а кровь других людей на руках преступников? Нет, суд судом, но и человек должен решать своей совестью, нельзя жить по принципу «моя хата с краю, ничего не знаю».

А этот отставной полковник? Можно его судить? Почему-то не хочется. Хотя родина – она всегда родина, даже если тебя обидела. А она в данный момент такая, и это зависит от каждого из нас. И кто не борется со злом, не борется за то, чтобы сделать родину лучше, тот просто не имеет права обсуждать ее. Вот и вся логика.

Антон заставил себя погасить неуместное раздражение в душе и сосредоточиться на ленте новостей. Во-первых, отвлекает, помогает скоротать время, – во-вторых, полезно быть в курсе последних событий. Стрельба в воздух на свадьбе, крупная авария с участием десяти машин без смертельных исходов, драка в ночном клубе, полицейский требовал миллион с виновного в ДТП со смертельным исходом… Негатив, негатив, негатив…

Умер знаменитый мастер-ювелир Сергей Иннокентьевич Чебыш. Да? Есть еще такие мастера? Антон считал, что все изделия сейчас штампуются чуть ли не на конвейере. Потом он вспомнил, что даже поточное изделие нужно сначала придумать, разработать дизайн. Жаль, красивая профессия. И человек, видимо, был талантом в этой области, если… Основатель современной школы… вырастил целую плеяду талантливых учеников… автор десятков работ, хранящихся в частных и государственных коллекциях по всему миру. Человек-эпоха…

М-да, приходит время, уходят люди и эпохи. Антон стал смотреть дальше и чуть было не пропустил сообщение об очередной аварии на Кутузовском. Но глаз зацепился за знакомые слова, созвучные с предыдущей темой. Авария… не справился с управлением… машина загорелась… погиб ученый, хорошо известный в кругах искусствоведов, историк, профессор Богомолов. Трагически ушел из жизни признанный знаток, крупный специалист… преподавал… числился консультантом по европейскому ювелирному искусству Средних веков и эпохи Возрождения… участвовал в работе комиссии… комитета. Не очень хорошо неделя началась в творческой среде.