По дороге в деревню мужички признались, что отряд попал в засаду устроенную ими на французов.

Спасло гусар их военное умение и скоротечность самого боя, и что у мужиков не было оружия, а в большинстве колья да дубины.

Уже в деревне Давыдовым был отдан приказ всем гусарам переодеться в мужицкие армяки7, и отпускать бороды. И ни слова по-французски!

***

Наутро летучий отряд, переодетый в мужиков, с еще не окрепшим командиром, покинул деревню, этим же днем уничтожив свой первый обоз с французским фуражом.

Там-то их и нагнал Андрюшка.

– Я как чувствовал, куда идет отряд, – продолжал дед, раскуривая вторую трубочку, и поглядывая на восхищенного внука, тот сидел на ковре, замерев и даже рот открыв от восхищения. – А когда в деревню попал, когда услышал от мальчишек, что было ночью, так сам возмутился, что… Но, кто ж знал. Мне, как адъютанту, мальчишки с радостью обменяли драный армяк на мой новый кафтан и кожаную куртку.

Когда же увидел сожженные телеги и убитых французов, сразу понял, что наших это рук дело. И точно чутьем понимая, где сейчас мой отряд, нашел его в верстах двух от дороги, на поляне, в лесу.

И вот с этого момента, внучок, и началась моя настоящая служба. Дня не было, ночи не проходило, чтобы мы не находили французов и не били их. Двух недель не прошло, а три сотни насчитывал уже наш летучий отряд – считай два полноценных эскадрона. Кто только к нам не примыкал: и солдаты, кто по ранению оставался в какой-нибудь деревне, и даже сами мужички. Но Денис Васильевич, кого попало, в отряд не принимал. Если мужик хотел вступить к нам, ловким должен быть наездником и отчаянным парнем, тогда ему и коня давали и пику. Потому как сабля она в неумелых руках как дура – и хозяина поранить может, а пика для мужика оружие привычное – всё равно те же вилы.

И до того мы разозлили французов, что сам Наполеон объявил Дениса Васильевича своим личным врагом и отрядил на его поимку две тысячи отборных своих кирасиров. А пока кирасиры искали нас, Денис Васильевич разгромил пехотный батальон, захватил пушки, уничтожил провиантский и артиллерийский обозы, освободил из плена четыре сотни наших солдат и две с половиной сотни принял в отряд. В этом бою я впервые и попробовал свою саблю, – да-да, внучок, эту самую саблю. Впервые она врубилась во французский мундир, и я впервые почувствовал, что это такое – когда клинок врезается в тело, – на время старик замолчал, задумчиво попыхивая трубочкой, вспоминая ту далекую осень 1812-го года.

– Деда, – внук не выдержал, – а дальше-то что? Что дальше было?

Глава 4

Бой под Ляховом

Такие успехи убедили фельдмаршала Кутузова в необходимости и правильности партизанской войны. Самому Давыдову регулярно присылалось подкрепление, попутно же создавались новые летучие отряды, возглавляемые не менее отчаянными и умелыми командирами – генералом Александром Никитичем Сеславиным и подполковником Александром Самойловичем Фигнером. И за поимку каждого, как и за поимку Давыдова, Наполеон обещал награду. До того внезапно и болезненно щелкали по французским тыловым бокам эти бесстрашные командиры первых русских партизанских отрядов.

Но пришел день, когда все трое – и Давыдов, и Сеславин, и Фигнер, бившие французов по одиночке, сошлись вместе, чтобы едино выступить против бригады генерала Жан-Пьера Ожеро, что расположил свой лагерь в селе Ляхово.

Разведав положение и количество французов, командиры посчитали нападение слишком отчаянным (в общей сложности все три партизанских отряда могли выставить против двух с половиной тысяч французов – к слову, свежие, только прибывшие из Франции силы – всего тысяча триста сабель). Решено было призвать на помощь графа Василия Васильевича Орлова-Денисова, у которого под началом было две тысячи сабель казаков и драгун.

В таком соотношении бой можно было начинать.

Разведка проведена, партизанские отряды заняли свои места. Ждали команды. На общем совете было решено: первым вступает в бой отряд Дениса Давыдова. Остальные, плотным кольцом сдерживают врага и сжимают его к центру села – как сжимает огонь высушенное поле ржи.

***

– Денис Васильевич, – Андрюшка радостный встал во фрунт перед своим обожаемым командиром.

Давыдов потянулся, зевнул, настроение у него было замечательное – перед боем он всегда так себя чувствовал.

– Что Андрюшка? Чего так сияешь?

– Наши казачки французов привели.

– Да ты что? – усмехнулся Давыдов. – И много?

– Две души! – всё стоя во фрунт, отвечал Андрюшка.

– Вот сейчас мы их, Андрюшка, исповедуем, облегчим их души. Да, сорванец? – и потрепал довольного паренька за волосы, – вольно солдат. – Андрюшка, развернувшись, побежал навстречу донцам, что весело перекидываясь шутками, вели к командиру двух связанных одеревенелых от страха французских солдат, что так беспечно вышли по нужде и так бесцеремонно схвачены этими ужасными казаками, о которых они столько слышали и ни разу не видели.

Случилось это в ночь с 26 на 27 октября8, уже после военного совета, что держали командиры, договариваясь о нападении. Давыдов таким был человеком, что еще одна разведка лишней не будет.

Ловкие донцы, что были посланы в разведку, когда подошли к селу, ясно увидели, что даже боевого охранения не выставлено. Село храпело и пыхтело, точно оно находилось под Парижем, а не под Смоленском, – две с половиной тысячи французов беспечно спали. Жан-Пьера Ожеро не знавший еще русских сабель и штыков, только прибывший со своей бригадой из Франции, до того был уверен в своих силах, что не приказал ни охрану выставить, ни разведку местности провести. Французы, прибывшие на помощь своему императору, знавшие, что Москва пала, даже сгорела, шли уверенные, что идут на помощь за одним – помочь своим соплеменникам вывозить из Московии ее несметные богатства. О каких боях и сражениях речь? Бородино московиты проиграли, Москву сдали, сами прячутся по своим дремучим лесам. Наполеон отступает? Нет, он выходит из Московии победителем! Так что и сам Ожеро и его офицеры, и солдаты спали как младенцы.

Такой беспечностью грех было не воспользоваться.

– Ну что, орлы, повеселились? – приветствовал Давыдов своих казачков.

– Еще как повеселились, Денис Васильевич! – отвечали казачки, – вон каких птиц тебе привели, – в пленных французах и правда было что-то птичье: сами худые, сутулые, носы длинные, глаза навыкат – а от страха так совсем, казалось, сейчас выскочат – и смех и грех было смотреть на этих покорителей Европы.

– Ну что господа, – по-французски обратился к ним Давыдов, и удивительно было слышать французам родную речь от этого страшного бородатого, одетого в крестьянский