Я не верю в предзнаменования.

В разные моменты нашей жизни прошлое и настоящее соприкасаются, словно изогнувшаяся травинка. События повторяются. Проживаются сцены, увиденные во сне. Некоторые называют это дежавю. Или опыт прошлой жизни.

Я поняла, что, если постараться, то можно найти объяснение всему.

Это феномен Баадера-Майнхофа, иллюзия частотности. Мой разум пытается найти шаблоны, потому что так устроен. После нападения я повсюду видела белые лотосы. Они преследовали меня.

Конечно, я жила во Флориде. Феномен или неизбежность?

Очевидно, я не сентиментальна. Я не верю в судьбу или совпадения, и могу объяснить большинство явлений. Например, что я раньше просто не обращала на них внимания. До тех событий белый лотос не имел для меня никакого значения. Вот так просто.

Поэтому я взялась за новый квест. Узнать. Осветить. Раскрыть тайну. Если не для меня, то для других — разгадать загадку и закрыть дело.

Так я и занялась написанием книг. Документирование расследования — самое приближенное к реальности действо, доступное мне.

Я встряхиваю руки, выдыхаю.

— Это не моя история. — Я буду продолжать твердить эти слова. — Главное, найти убийцу жертвы. — А не моего.

Потому что это недостающая часть, связь. Кусочек паззла, который в конечном итоге встанет на место, давая чувство завершенности. Мира.

Я начинаю новый абзац.

«Как он выбрал ее?»

Связь убийцы с жертвой всегда остается загадкой… пока ее не разгадают. Как и концовка почти любой истории, она никогда не бывает оригинальной. Не то место, не та девушка. Какая еще причина могла быть у кого-то, чтобы забрать Джоанну Делани из этого мира таким жестоким способом?

Мы с Рисом свяжем убийцу с жертвой. Неважно, насколько незначительная, но связь есть всегда. Возможно, до этого их пути никогда не пересекались, а возможно, они виделись каждый день. Независимо от того, где начинается лабиринт, теперь и убийца, и жертва связаны на ином уровне. Они связаны таким образом, который большинство людей никогда полностью не поймут.

Эта мысль поглощает меня, и я смотрю на экран, на самом деле не видя его. Он дрожит по краям, и я сильно зажмуриваюсь. Тру глаза.

Вспышка его руки, тянущейся сквозь воду… и опять все исчезло.

На этот раз я ставлю ноутбук на деревянный пол и подхожу к заваленному бумагами столу, схватив лист из лотка принтера.

Я делаю набросок контура цветка, стебля, опускающегося в глубину словно извивающееся щупальце. Я вспоминаю, как в то мгновение подумала, какая это редкость — увидеть красный лотос. Конечно, он не был красным. Белый цветок в воде, окрашенной моей кровью, смертельный фильтр, замутнивший воду.

Моя рука застывает над очертаниями мужчины, черты его лица стерты. В висках начинает стучать, когда я напрягаюсь, чтобы вспомнить…

Ничего.

Иногда, когда это воспоминание всплывает во сне, я вижу лицо офицера Даттона. Первый человек, которого я увидела, когда я проснулась в больничной палате. В других случаях это Дрю, мой профессор в колледже и бывший парень. Лицо приобретает разные черты разных людей из моей жизни, всегда неуловимые.

Я чертыхаюсь и откладываю карандаш.

Сегодняшний день ничем не отличается от других.

— Просто еще один день, — говорю я вслух второму живому существу в моем маленьком доме.

Лилли потирается о ножку кресла, обвив ее длинным хвостом. Полностью черная кошка с маленьким розовым носиком. В течение первого года после случившегося я не могла выносить тишину. Будучи котенком, Лилли поднимала шум и гам, вдыхая жизнь в мое совершенно мертвое существование.

Выздоровев физически, я обратилась за психологической помощью. Еще одна попытка освободить воспоминания о той ночи, которая оказалась бесполезной. Все, о чем хотел поговорить психолог, — это мои чувства и механизмы выживания. Совершенно бесполезно в моем случае.

Тем не менее, доктор Лорен сказала одну вещь, которая нашла во мне отклик: мы все связаны.

Из-за этого я часто представляю себе, что все люди из моего прошлого сплелись как эти жилистые стебли, погребенные на дне озера. Связанные в этом темном подводном мире. Секреты, попавшие в ловушку.

В которой я их заперла.

Я поднимаю взгляд, мельком взглянув на доску убийства. Невротическая привычка, появившиеся с тех пор, когда у меня появилась одержимость своим делом. Некоторое время назад я накрыла доску простыней, чтобы скрыть имена и обуздать манию.

За всю свою жизнь я, так или иначе, пересеклась с множеством людей. Это стало проблемой, наряду с моей полустертой памятью. Исследование человеческой природы привело меня к квесту, где я изучала людей и что меня связывало с ними до того события. Вот почему я начала Книгу.

Сначала я усердно работала над своим делом, чтобы докопаться до истины.

Я много думала о Дрю. Как его действия привели к той ночи. Была ли моя юная, наивная любовь к моему профессору психологии катализатором, или он играл в произошедшем более главную роль?

Или, может, Челси была первой опрокинутой костяшкой домино. Ее появление с известием о беременности привело меня прямиком в руки убийцы.

Спустя почти четыре года, я ни на миллиметр не приблизилась к ответам на эти вопросы, как и детективы четыре года назад.

Я пришла только к одному выводу. Жизнь — это запутанная сеть людей и их действий.

И мы все виновны.

С ноутбука раздаются трели, оповещающие о входящем звонке Скайп. Я закручиваю волосы в пучок и усаживаюсь в кресло, положив ноут на колени. На экране висит изображение Риса.

Я принимаю звонок.

— Хейл, как продвигается дело Делани?

Без приветствия. Без формальностей. Это мне и нравится в агенте.

— Ну, свидетельские показания в лучшем случае поверхностны. — Я положила ноутбук на скамеечку для ног и подняла с пола папку, начав перебирать страницы. — Если честно, они были такими даже год назад. Конечно, я опросила по телефону выгульщика собак и соседскую пару, представившись «журналистом-расследователем», поэтому возможно, если к ним обратится более авторитетное лицо из правоохранительных органов, дело пойдет лучше.

— Хорошо. Договорились, — согласился Рис. — Ты уже связалась с матерью?

Я отрываю взгляд от отчетов. Нет смысла оправдываться: для Риса я словно открытая книга.

— Нет. Я бы предпочла, чтобы это сделал ты.

Он подносит экран телефона ближе к себе, чтобы я смогла лучше его разглядеть.

— Я хочу, чтобы тебе было комфортно разговаривать с членами семьи, — говорит он. — Ты должна преодолеть неприязнь.

— По сути, это не неприязнь, — я украдкой щелкаю резинкой на запястье, чтобы он не увидел. — Я знаю свои возможности. Семейные разговоры — это слишком.