Клод вздохнул. Она никогда не узнает об этом разговоре. За это уже спасибо. Он никогда не увидит ее, если только она сама не будет искать с ним встречи, а что касается этих людей… Как только они услышат все, они поймут, почему она никогда не будет с ними. Он и заговорил только ради того, чтобы ее никто и никогда больше об этом не спрашивал. Итак, Клод начал рассказ…

— Да чтоб ему провалиться! Чтоб он сдох, собака!

Проклятия произносились шепотом, но от этого они ничуть не теряли свою красочность. В этих едва слышных словах сконцентрировались страх и ненависть, одиночество и обида, годами копившиеся внутри маленького тела и не находившие выхода.

— Пусть только попробует продать меня! Я все равно не дамся! Не дамся!

Маленькие руки схватили две косички цвета кованого золота и с силой дернули за них — старый испытанный прием, не раз применявшийся, чтобы не дать себе заплакать в голос. Янтарные глаза, неправдоподобно большие для худенького, изможденного лица, предательски затуманились. Алексис со злостью смотрела на свои трясущиеся руки, словно рассчитывая взглядом унять дрожь. Удивительно, но ей это удалось. Теперь, когда тело стало покорным, только мозг продолжал работать как в лихорадке. События нескольких последних часов убедили ее в необходимости покинуть дом. Она вынуждена была так поступить, чтобы избежать очередного унижения от рук человека, называвшегося ее отцом все те тринадцать лет, что она успела прожить на свете.

За это время Алексис бесчисленное количество раз напоминали о необходимости быть благодарной людям, которые, будучи дальними родственниками девочки, не побрезговав ее незаконным происхождением, взяли к себе на воспитание сироту. Слишком скоро стало очевидно лицемерие этих людей, не раз и по самым различным поводам напоминавших Алексис о том, что она не такая, как все, что ее умершая при родах мать — шлюха, а она — не более чем плод порока. Неудивительно, что Алексис чувствовала себя чужой в этом семействе неудачников, чересчур ленивых для того, чтобы как-то изменить к лучшему свою жизнь, и чересчур недалеких дли того, чтобы научиться мириться с обстоятельствами. Среди четырех родных детей Чарли и Мегги Алексис так и не нашла друзей, к приемным же родителям она не испытывала ничего, кроме презрения.

До недавнего времени мечты Чарли легко разбогатеть или на худой конец сорвать куш, не утруждая себя работой, никак не были связаны с Алексис. Неожиданный ход, решавший сразу две проблемы: избавление от лишнего рта и получение прибыли, подсказала, сама того не желая, жена — последнее время Мег все чаще стала обращать внимание на то, что девчонка не выполняет своей части работы.

— Шляется себе по паркам, дрянь такая. Воздуха здесь, видишь ли, ей мало, — жаловалась Мег мужу.

Мегги ничего не придумывала — об этом донесла матери одна из сводных сестер Алексис, подглядев, как та пряталась за цветущими кустами, прислушиваюсь к разговорам прогуливающихся по аллеям дам.

— Она хочет говорить как леди! Вон что выдумала! — бушевала супруга Чарли.

План созрел окончательно, когда Мег в очередной раз сообщила мужу, что если их приемная дочь не сидит под кустом в парке, то все равно не работает, а убегает на реку, смотрит на корабли и просто валяет дурака.

Чарли в типичной для него манере рубить сплеча решил одним махом положить конец и жалобам жены, и неблагодарности приемыша, продав Алексис в услужение. Девочка слишком хорошо понимала, чем это для нее обернется. Чарли и глазом не моргнет — отдаст ее самому дьяволу, была бы выгода.

Алексис с силой надавила на глаза тыльной стороной ладони и ждала до тех пор, пока не появились радужные круги. Среди абсолютной черноты рождались и умирали цветные искры. Этот мир был совершенно особенным, непохожим на серое убожество, окружавшее ее в повседневной жизни. Он принадлежал ей одной. Никто не мог подсмотреть за волшебными фейерверками, подчинявшимися только ее воле. Алексис отняла ладони от лица и открыла глаза. Перед ней была комната с облупившейся краской на стенах и трещинами на потолке. Она рассмеялась. Итак, этот мир останется ее миром всего лишь на несколько часов. В свои неполные тринадцать лет Алексис уже успела усвоить, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, а спастись можно было только бегством.

Впервые мысль о побеге из дома, а заодно и из Лондона пришла ей в голову уже два года назад. Тогда определилась и цель — куда бежать. Но план продвигался вперед не очень-то быстро. Все зависело только от одного человека — от нее самой. Алексис понимала, что рискует быть пойманной, и поэтому выжидала момент, когда игра будет стоить свеч.

В Америке для нее найдется место под солнцем. Алексис знала это. Матросы, с которыми она успела подружиться, проводя долгие часы возле реки, рассказали ей о том, как живут люди на этом далеком континенте. Девочка слушала их с замирающим сердцем, представляя себя посреди чудес Нового Света. Та далекая страна была молодой и неукрощенной. Места там сколько угодно — всем хватит. Алексис плотно обхватила себя руками. Она была по-своему счастлива, как бывает счастлив человек, который понимает, чего хочет, и знает, как достичь желаемого.

Скоро все будет кончено. Конец унижениям, конец обиде и боли, которые испытываешь, когда смеются над тем, что тебе дорого. Мег всегда смеялась, когда Алексис подражала разговорам дам, которых видела в парке, а Чарли готов был поклясться, что она торгует собой, проводя время в гавани. Теперь уже ничего не имело значения. И правильная речь, и сведения, почерпнутые у моряков, — все должно было помочь выполнению ее плана. Наконец-то пришла пора проверить, насколько хороши ее знания.

Алексис успела задремать, когда услышала голоса поднимавшихся по лестнице сестер. Она не издала ни звука, когда они залезли в кровать рядом с ней, когда стали пинать ее ногами, выталкивая, словно кукушата непохожего на них птенца из теплой постели. Привычно оказавшись па полу, завернувшись в одеяло, которое чудом умудрилась оставить при себе, Алексис молча дождалась, пока девочки уснут. Потом осторожно, стараясь не шуметь, встала. Тихо, на цыпочках она пробралась вниз. Весь дом спал, и от этого на душе у Алексис заметно полетало.

Девочка впотьмах порылась в большой бельевой корзине, стоящей на кухонном столе, и наконец нашла то, что искала. Вместо своего поношенного и линялого платья она надела короткие штаны и рубашку брата. Отыскав лучшую пару носков, Алексис надела их и сунула ноги в мальчишечьи ботинки. Маскарад был завершен, если не считать последнего штриха.

Вязаную шапочку, подарок одного из моряков, Алексис заткнула за пояс. Без всякого сожаления, достав заранее припасенный нож, самый острый, что ей удалось найти, Алексис отрезала косы. Теперь можно было обойтись без гребешка. С помощью собственной пятерни она причесала то, что осталось от роскошных золотых волос, старательно оттягивая кудри, надеясь таким способом превратить вьющиеся волосы в прямые, по ее мнению, более приличествующие представителям сильного пола. Заглянув в зеркало, Алексис сперва даже отпрянула, пораженная происшедшей переменой. Потом, покрутив головой, она тихо рассмеялась своему отражению, натянула шапочку, чтобы спрятать упрямо не желавшие распрямляться кудряшки, и вышла из дому, прихватив с собой лишь немного хлеба и сыра. Ни разу не оглянувшись па опостылевшее жилище, девочка бодро зашагала в сторону Темзы.