Тут я вспомнил трех предпринимателей, с которыми делил купе по дороге в Харьков. Они тоже приглашали меня за стол и тоже с целью «совместного употребления». А когда утром украинский таможенник задал наивный вопрос, везут ли они спиртные напитки в подлежащих декларированию количествах, один из них, опухший, но не потерявший чувства юмора, ответил – уже нет…

Когда Назаров ушел в туалет, никто не заметил, но произошло это уже после Казачьей Лопани, потому что в его паспорте стоял штамп о пересечении украинской границы. Где именно прозвучал выстрел, единственный свидетель, проводник вагона, сказать не мог. Сначала он был сильно зол на застрявшего в туалете пассажира, а потом слишком напуган, чтобы фиксировать нужные для следствия подробности. Тем более ничего не смогли пояснить остальные пассажиры, занятые в то время подготовкой к высадке.

Следователь сразу выдвинул версию о случайном хулиганском выстреле, приведшем к трагическим последствиям. И действительно, трудно представить себе снайпера, способного попасть в голову человека через приоткрытое окошко вагона, несущегося со скоростью сто километров в час в двадцати метрах от него. Трудно следователю, но не мне. Видал я чудеса и почудеснее. А когда при таких странных обстоятельствах гибнет человек, попавший в сферу интересов Службы, о случайности говорить и вовсе не приходится. Тут уже надо искать закономерности.

Я постучал по клавишам, получил некоторые интересующие меня данные и повернулся к Вите.

– Завтра к восьми часам мы должны быть в Казачьей Лопани. Сделай так, чтобы погранцы пропустили нас в поезд.

– Без проблем! – весело ответил он и, взявшись за ключ зажигания, вопросительно посмотрел на меня.

– Тогда поехали, – кивнул я и откинулся на спинку сиденья.

Я знал, что Витя везет меня не в гостиницу, а к себе домой. Все резиденты Службы на местах занимают большие многокомнатные квартиры, чтобы командированные имели возможность останавливаться у них. А сами квартиры оборудованы так, чтобы их можно было в любой момент покинуть незаметно для окружающих. Даже если эти окружающие – бойцы группы захвата, свалившиеся на твою голову. Но доводить до такого в Службе считалось полнейшим непрофессионализмом, и на спалившего квартиру офицера ложилось позорное пятно.

Так было всегда, даже послереволюционные уплотнения жилплощади обходили стороной квартиры Службы. Их как-то просто не замечали. Да что там говорить, даже во время оккупации немцы не сунулись в квартиру, которую занимал теперь Витя Слободенюк. А чем занимался в то время его предшественник, которого Витя сменил на этом посту совсем недавно, держалось в строжайшей тайне. Нам открывали только те старые дела, которые могли помочь в расследовании дел текущих. Праздное же любопытство не поощрялось и никогда не удовлетворялось.

Витина квартира располагалась на втором этаже четырехэтажного дома в центре города, недалеко от метро «Университет». Дом был старинный, с толстыми стенами и лепниной снаружи и изнутри. Витя ознакомил меня с некоторыми специфическими особенностями своего обширного пятикомнатного жилья и путями экстренной эвакуации, после чего, получив от меня необходимые инструкции, уехал по делам. А я отправился знакомиться с городом, в котором никогда прежде не бывал. Знакомился серьезно и обстоятельно, вымеряя шагами расстояния и осматривая проходные дворы. Больше делать пока мне было абсолютно нечего – поезд, в котором погиб Назаров, прибудет в Харьков очередным рейсом только завтра. Проводник будет тот же. Завтра мы с Витей сядем в четвертый вагон, и тогда начнется настоящая работа.

По безликой обстановке помещения никто не догадался бы о важности происходившей в нем встречи. В центре обширной комнаты с глухими бронированными стенами без окон, за большим круглым столом разместились семь человек. Кроме этого стола и стульев, на которых они сидели, никаких других предметов обстановки в помещении не было.

В собравшихся людях на первый взгляд тоже не было ничего необычного. Все примерно одного возраста, на вид около сорока пяти – пятидесяти лет. Все не похожи друг на друга. Один, с густой шевелюрой темно-русых волос и пышными усами, отличался некоторой медлительностью движений, но медлительность эта была обманчивой. Быстрота взгляда, который он время от времени переводил с одного собеседника на другого, делала его похожим на крупного матерого хищника, скупого на лишние движения, но в любую минуту готового развернуться, как сжатая пружина. Даже сидя на стуле, этот человек на голову возвышался над собеседниками. Он носил говорящее имя Лев и сегодня по праву хозяина председательствовал за столом.

Остальные были под стать ему – правда, не такие крупные, но тоже крепкие и подтянутые, без грамма лишнего жирка, который обычно накапливают многие мужчины к этому возрасту. Слева от Льва сидел Иеремия, начинающий лысеть мужчина с крупными ладонями и ханжеским лицом. Дальше, по часовой стрелке, разместились: белокурый швед Ингмар с тяжелым, выдвинутым вперед подбородком, с виду настоящий ариец, за ним – немногословный китаец, которого присутствующие звали Чан. Потом – темнолицый индус Арджун. Следующий стул занимал Аббас, араб с тонкими чертами лица и чувственными губами. Рядом с арабом, ничуть не чураясь такого соседства, занял место израильтянин Ицхак, которого, не зная его национальности, по внешнему виду можно было легко принять за соотечественника Аббаса.

Как уже говорилось, неискушенный наблюдатель не увидел бы в лицах этих людей ничего особенного. Разве только удивился бы – что заставило собраться вместе столь разношерстную компанию? А вот опытный взгляд сразу отметил бы то, что их объединяло. Этим общим была явно выраженная привычка к власти. И не просто к власти, а к власти безграничной. Такое выражение лица редко встречается даже у глав правительств и президентов, потому что все они кому-то подотчетны. На словах – своим избирателям, а на деле – тем, кто продвигал их на посты и финансировал избирательные кампании. Миллиардеры порабощены своими деньгами, иерархи ходят под богом. Все это оставляет на внешности свой отпечаток. Семеро же не отчитывались ни перед кем, не признавали над собой никого, и это отражалось на их лицах.

Но никакого стороннего наблюдателя не было и быть не могло. Ни один свидетель не смог бы проникнуть в комнату, где проходила встреча. Ни одно из средств наблюдения не могло сработать в этом помещении, потому что даже электрон не мог вырваться за его пределы. Никто и никогда не видел семерых собравшимися вместе, а их переговоры навсегда оставались тайной для окружающего мира, поделенного ими на зоны влияния. Лев представлял Российскую империю в ее старых границах, Монголию и часть Восточной Европы. Иеремия – американский континент и Австралию, то есть практически весь англоязычный мир. Ингмар – Европу Западную. Чан держал Китай, Японию и всю Юго-Восточную Азию, Арджун – Индию. Вотчиной Аббаса был мусульманский мир. На долю Ицхака достались Израиль и диаспора. Немного по сравнению с другими, но по власти и могуществу он не уступал остальным присутствующим. Африку и острова Мирового океана семеро поделили между собой.

Семеро знали, что кроме них существует немало тайных организаций, претендующих на роль мирового правительства и мировое господство, но не видели в них конкурентов. Им даже в голову не приходила мысль о соперничестве. Наоборот, они часто использовали мощь тайных организаций в своих целях, но так, что те даже не догадывались об этом. Преимущество семерых заключалось в том, что они знали все обо всех, а о них не знал никто. И еще в том, что могущество упомянутых тайных организаций было основано на деньгах и купленной власти, а сила семерых заключалась в неизвестных остальному человечеству знаниях и тех возможностях, которые они давали. Они легко могли завладеть всеми богатствами мира, но это было им совершенно безразлично. Их не знал никто, но при необходимости они подчиняли себе любого.