виду, только шире и просторнее распахивалась заречная таежная даль, замкнутая по горизонту синей цепью острых гольцов.

Лесовоз, надсадно взвывая перегретым мотором, медленно полз в гору. Позади непроглядно висела долго не оседающая красноватая пыль.

— Думаешь в дождь лучше? — весело спросил Михаил Тельминов, повернув к отцу Андрею запыленное лицо, на котором струйки пота проложили грязные борозды. — Тоже загребень. В дождь на этом подъемчике неделю прокукарекаешь.

В кабине лесовоза кроме молчаливого хмурого шофера их было еще двое. Михаил сидел у дверки, отец Андрей расслабленно и устало покачивался в середине. Ему уже начинало казаться, что дороге никогда не будет конца.

— Если интересуетесь, гражданин священник, могу изложить некоторые интересные статистические данные насчет нашего отдаленного места существования. Чтобы вам было легче ориентироваться в предстоящей обстановке. Желаете или как?

— Излагайте, — согласился отец Андрей и закрыл глаза.

— Тогда докладаю… По секретным данным последней переписи населения, которыми по знакомству поинтересовался в районной прессе… Раньше она называлась «Путь к коммунизму», теперь просто «Путь»… население нашего района на сегодняшний день составляет 4 211 человек. Семьдесят процентов мужского населения — потомственные и неизлечимые алкоголики. В районе числится 372 руководителя районного и местного управления и самоуправления. Получается, на каждых одиннадцать и три десятых члена простого народонаселения приходится по одному руководителю. Ничего, живем. Хреново, конечно, а где сейчас лучше? У нас хоть воздух свежий.

Тельминов сплюнул в открытое окно черную от пыли слюну.

— Рыба, правда, тоже неизвестно куда подевалась, но воздух свежий… Когда ветер…

Последние слова Михаил произнес, сильно высунувшись из окна. Подъем заканчивался. Впереди на краю дороги стоял человек.

— Тормози! — закричал Михаил и, снова чуть ли не по пояс высунувшись из окна, восторженно взвыл на всю окрестную тайгу: — Здорово!

Человек заскочил на подножку и сунул для пожатия руку счастливо улыбающемуся Михаилу. Отец Андрей открыл глаза и внимательно посмотрел на нового пассажира, уверенно устроившегося на подножке.

Тельминов захлебывался словами: — Заезжал в твое заведение повидаться, а они мне: «Отбыл в неизвестном направлении». По секрету добавили: «в тундру подался». Соображаю — на хрена Василию Михайловичу Боковикову тундра, когда здесь волчары в беспредел обнаглели? На ходу глотку рвут, хоть вовсе с проживанием завязывай. Попом у нас будет, — объяснил он, поймав взгляд Василия на отца Андрея. — Арсений, как обещал, церкву построил, все путем. Слыхал, что у него дочка пропала? Сначала пропала, потом отыскалась. А что толку? Не говорит, не помнит ни фига. Он вот не верит, что у нас такие происшествия случаются. У нас тут такое происходит… Как вас все-таки по батюшке? Гражданин, или товарищ, или еще как?

— Просто «отец Андрей».

— Так вот, Андрей батькович, у нас тут случается — «Войну и мир» писать можно. На кладбище каждая вторая могилка — «трагически погиб». На позапрошлой неделе Венька Синцов сначала бабу свою из карабина, потом Петровича в ногу достал — маленько тот за баньку не успел схорониться. Потом топиться побежал. Так разве по пьянке утонешь? Леспромхозовские его с моторки словили, набуцкали как следует. Не помню, кричит, гад, ни хрена.

— Мать у Витальки? — не поворачивая головы, спросил Василий.

— Была у него, — посерьезнел Михаил. — Сейчас все больше у Арсения. За дочкой его приглядывает.

— Ивана где схоронили?

— С отцом рядом, где еще.

Василий неожиданно свободной рукой сгреб Тельминова за ворот и рывком подтянул к себе. — А вы, суки, что?! В штаны наложили?

— Что я?! Что я?! — тоже закричал Михаил. — Я даже рядом не находился. В психушке сидел!

Василий отпустил Михаила: — Ботало.

— Не веришь, да? На полном серьезе. Достал гад!

— Кто?

— Артист, кто еще! Сначала выговор залепил ни за что, потом дрова заготовлять. Я ему охотник или бич — дрова пластать? Сам, говорю, заготовляй. Снова достает: — Какой ты охотник — план ни разу не выдал. Сам, падла, который год самый худший участок выделяет. На Сухой. Там же гарь одна. Ну, я ему доказал.

— Как? — неожиданно для себя спросил отец Андрей.

— Так. Беру мелкашку — и к нему. Спрашиваю: значит, хреновый я охотник? Он по первости пересрал, потом видит, что свидетелей полная контора, лыбится: мол, безо всяких сомнений. Завязывай, говорю, глаза. Он в ржачку — ты, говорит, из своей пукалки в столб через дорогу не попадешь. Завязывай, говорю, на звук стрелять буду. По этой самой… по интуиции. Промажу, на год дровишек заготовлю, попаду — отдаешь мой старый участок. Помнишь?

Василий кивнул.

— Цель, спрашивает, я выбираю? Выбирай, говорю. Мужик он заводной, когда выгода корячится. Показывает на Шуркиного кота, гад. Он у нее завсегда в это время на верее сидит дурак. Никак отучить не могут. Метров с полста от нас. Завязывай, говорю. Поскольку у меня тоже расчет на его психологию и на этого кота был. Он на этого кота давно бочку катил.

— За что? — не выдержав, улыбнулся отец Андрей.

— Дорогу перед его иномаркой перебежал, после чего он в поворот перед базой не вписался. Пьяный в жопу был, а кот виноват. Я так и рассчитал, что он кота приговорит. Мол, одному из двух все равно пропадать. Или мне, или коту.

— Не жалко кота было?

— При чем тут кот? За котом в следующем дворе его красотка стояла, которой он неимоверно гордится, употребляет только в целях собственного выпендрежа.

— Кто такая? — не выдержал уже и Василий.

— Вольва. Зад у неё не хуже, чем у Катьки моей, с закрытыми глазами не промахнешься.

— Не промахнулся? — хмуро спросил Василий.

— С двух выстрелов без обозрения оставил.

— Как это? — все больше заинтересовывался отец Андрей.

— Зеркала с двух сторон кокнул, — неожиданно вмешался в разговор шофер, и его грязное лицо тут же осветилось доброй детской улыбкой.

— Дурак! — коротко прокомментировал Василий.

— За это в психушку? — не поверил Андрей.

— Кот, понятное дело, как сидел, так и сидит. Артист сперва ржал полчаса, аж на карачках ползал, а как дошло, в чем дело, давай в милицию звонить. Хотели оформить как вооруженное нападение. Хорошо свидетели были. Я теперь на всю