растопил сковавший сердце лед, отчего когда-то свалившегося со студенческой скамьи прямо на нары Крапивина подмывало раскрыть душу, исповедоваться, поплакаться в жилетку. И такая возможность вскоре появилась.

– Наконец-то до пивка дорвался! – радостно сообщил бугай, промокнув губы салфеткой после жадного глотка. – Представляете, целый месяц без любимого напитка! Совсем закружился, то одно, то другое! – покачал головой он.

– Представляю, – внутренне закипая, отозвался Федя. – Первые месяцы самые тяжелые. Если их выдержишь, то и в оставшиеся годы перенесешь все лишения! Никуда не денешься!

Почувствовав горький сарказм в словах сидящего напротив молодого человека, добродушный амбал в предельно тактичных выражениях попытался выяснить причину такого тона. Только и ждавшего подобной реакции захмелевшего Федора тут же прорвало, и он вывалил на голову соседа по столику краткое содержание обрушившихся на него мытарств, мельком упомянув о своих фантастических сновидениях.

– Теперь мне всюду одиноко, хоть и общаться по необходимости приходится с разными людьми. Лишь уверенность в том, что после засыпания я вернусь туда, где чувствую себя на своем подлинном месте, смягчает душу и не дает скатиться в мизантропию, – завершил он, подзывая рукой официанта.

– Да, пришлось хлебнуть тебе лиха… – перешел на «ты» бугай, которого, как выяснилось, звали Глеб. – Но с другой стороны таких счастливчиков надо еще поискать. Да, да, я не оговорился. Сам посуди: ты проживаешь сразу две интереснейшие, насыщенные жизни, в отличие от тех, чьи сновидения отрывочные, спорадические, без последовательно развивающейся от ночи к ночи сюжетной линии. Познавать себя и мир на контрасте, с разных колоколен, несомненно, особая привилегия избранных. Люди готовы платить миллионы, отдать последнее, лишь бы протянуть еще годик-другой, а тебе посчастливилось проживать две параллельные жизни и на законных основаниях иметь четырех жен. Аж зависть берет! – он весело подмигнул, припадая к своей литровой кружке.

Федор ожидал от амбала всего, чего угодно – слов поддержки, жалости или полного молчания, но никак не подобной трактовки.

– Может, так оно и есть, – озадаченно промолвил он, собираясь с мыслями. – Однако мои сновидения не в силах уничтожить причиняемые реальным миром страдания. Да и к чему мне две жизни, если я счастлив лишь в одной, а из другой стараюсь убежать?

– Тогда поменяй приоритеты: принимай привычную за сон, а ту, которой отдаешь предпочтение, за реальность. Поначалу придется постоянно самому себе напоминать это новое правило, но со временем оно укоренится и станет непреложной истиной. Поверь мне – одно только осознание нереальности происходящего снизит остроту восприятия, отчего разнообразные невзгоды будут ранить значительно меньше, пока не начнут веселить, – со знанием дела посоветовал Глеб, отодвигая от себя ребром ладони фисташковую скорлупу. – Думаю, в твоем случае процесс пойдет как по маслу, ведь сердцем ты давно пребываешь только в одной реальности, где получаешь яркие незабываемые впечатления, что само по себе делает ее единственно подлинной для тебя.

– Звучит красиво, но сработает ли на практике? – усомнился Федор.

– Обязательно сработает, если отбросить колебания, – утвердительно покачал головой амбал. – Тем более, что так называемое состояние бодрствования итак ежесекундно превращается в мираж, существующий только в памяти, которая в свою очередь полностью во власти воображения. Если попытаешься освежить события и чувства прошлого, то поймешь, насколько они похожи на сон.

Феде тут же припомнился забавный, как тогда казалось, эпизод, случившийся во время зимней сессии второго курса, после чего ему пришлось признать правоту своего собеседника.

– Ты или психолог, или йог! Угадал? – выпалил он.

– Я-то? Пожалуй, йог, но с психологическим уклоном, – неопределенно ответил Глеб, с нотками иронии в голосе. – К сожалению, вынужден удалиться. Рад был познакомиться, премного благодарен за интересное общение, желаю удачи!

С последними словами он прижал дном опорожненной кружки краешек денежной купюры, кряхтя выбрался из-за стола и скрылся за входной дверью бара. Подошедшему официанту Федор заказал стопку водки, просидел с ней еще около часа, наконец, выпил на посошок, расплатился и поплелся домой.

В выходные дни он раз за разом прокручивал в голове слова любителя пенного напитка, размышляя над ними и засоряя мозги найденными в интернете эзотерическими терминами. С началом же рабочей недели окончательно запутавшийся Федя бросил терзаться сомнениями и решил, невзирая ни на что, попросту воспользоваться данным ему советом. Теперь, просыпаясь поутру, молодой человек напоминал самому себе о начале очередной серии неприятного сновидения, зловещие миражи которого к концу снящегося дня обязательно растают, после чего он пробудится в просторном великолепии дворцовых покоев шахиншахом Ильфаром и вскоре позабудет о нем за своими любимыми занятиями. Поначалу казалось, что ничего не меняется, но изо дня в день Федор с завидным упрямством убеждал себя в иллюзорности происходящего, мешая глухому раздражению разрастись до потаенной злости, налиться бессильным гневом и принести горький плод болезненной жалости к себе. Мало-помалу настойчивые усилия вошли в привычку и превратились в некое подобие ритуальных действий, несоблюдение которых вызывало дискомфорт. К концу же третьей недели стараний Федя впервые за долгие годы почувствовал умиротворение, осознав внутреннюю пустоту ранее пугающих образов. По меткому сравнению духовных учителей прошлого, которое не раз попадалось ему в сети, вселяющая ужас ядовитая змея при свете дня оказалась обыкновенной веревкой, преграждающей дорогу путнику.

Вместе со становившимся все более бесстрастным отношением к своему незавидному положению его жизнь удивительным образом пошла более гладко. Свои разъезды по городу Федя все чаще воспринимал как маленькие путешествия, непосредственный начальник прекратил придираться по пустякам, даже дышащий на ладан автомобиль будто забегал резвее. А однажды, заскочив в маленькую булочную после рабочего дня, он разговорился с продавцом Варей, двадцатитрехлетней девушкой из области, которая после второго свидания заглянула к нему домой на чай и вскоре перебралась в его холостяцкую берлогу со всеми своими пожитками.

Но несмотря на это у Федора исчезали последние сомнения в иллюзорности мира, считавшегося с детства реальным. Даже в объятиях пахнувшей сдобой сожительницы душой он был там, где в тени кипарисов били украшенные золотом фонтаны его, раскинувшегося зеленым оазисом посреди шумного восточного города дворцового комплекса. Однажды на рассвете не до конца проснувшийся Федя прошептал лежащей рядом девушке:

– О, Ясмина, душа моя, драгоценнейший бриллиант в тиаре, нектар сладчайшего плода, мудрейшая из прекрасных, пожирающий пламень страсти! Не покидай своего господина, побудь со мной до того мгновенья, когда сон унесет властителя Ильфара в чужие холодные земли!

– Какой такой Эльдар? Почему Жасмин? Кого сожрали?! – тревожно воскликнула разбуженная Варя, смотря вокруг себя сонными глазами.

Неотступно следующие за каждым смертным неприятности превратились в малозначительные фрагменты новой серии сновидения и практически перестали выводить из себя обычно раздражительного Федора. Однажды утром его «Логан» заглох прямо на оживленном