Разрыв становился все глубже, Анна не находила себе места, хоть и старалась скрыть тревогу и никак не выдавала своих чувств. Почти все лето держались они друг с другом «холодно и отчужденно». Генрих целыми днями не говорил жене ни слова, и, мало того, ей стало известно, что король жалеет, что женился на ней, и подумывает о возвращении Екатерины. Словом, когда, следуя традиции, Анна официально покинула общество и отправилась в свои покои в ожидании рождения ребенка, атмосфера при дворе была уж никак не праздничной.

Как предписывала многовековая традиция, Анна уединилась в Гринвиче. На мессу и с мессы она проследовала в сопровождении знати, получив все положенные саном почести. Камергер Анны торжественно призвал собравшихся «молиться Богу, чтобы он послал ей в добрый час легкие роды», и затем она удалилась во внутренние покои, где ей предстояло разрешиться от бремени. Камергер задернул шторы. Анна осталась одна.

Отныне к ней не должен приблизиться ни один мужчина, кроме короля Генриха, а он вряд ли будет частым гостем. Места камергера, привратника, грумов займут служанки — они будут приносить еду, помогать принимать ванну и одеваться, сторожить ее сон да поджидать признаков приближения «доброго часа». Что касается мыслей, посещавших Анну в эти последние дни ожидания, — об этом можно только гадать. Допустимо предположить тем не менее, что, лежа в роскошной кровати, специально доставленной по приказу короля для рождения сына, — покрытая шелком, с изящной резьбой, она обычно помещалась в королевской сокровищнице, — Анна больше думала о судьбе сына, чем о собственном печальном положении. Она уже предприняла первый шаг к тому, чтобы обеспечить будущее ребенка: распорядилась приготовить заверенные копии всех документов, дарующих ей и ее наследникам разнообразные почести. Что бы там ни случилось, ее дитя унаследует имя маркизы Пембрук и все привилегии, им даруемые. Но главное, что, кто бы на то в будущем ни покушался, к нему должен перейти отцовский сан. Наверное, в ее беспокойном сознании роились имена этих возможных претендентов: неведомый племянник, «юный господин Кэри», сын короля и ее сестры; Генри Фитцрой, вне брака рожденный, но признанный королем, желанный наследник, носящий королевский титул герцога Ричмонда; непоседа и забияка, племянник Генриха, король Шотландии Яков V, очень похожий на своего английского дядюшку рыжими волосами и бородой «с огненно-ярким золотистым отливом».

Впрочем, никто из них не должен как будто бы представлять серьезной угрозы. «Маленький Кэри» слишком юн, о нем вообще можно не думать. Король Яков очень далеко. Фитцрой, несмотря рА то что ему с шести лет публично оказывают королевские почести, все же незаконнорожденный и вряд ли может претендовать на трон. А вот Мария, дочь Екатерины, — дело другое. Прежде всего она любима в народе. Ее печальная участь оплакивается стихотворцами, в балладах говорится, что падение матери превратило ее в несчастную парию — принцессу, лишенную трона. Те, кто был верен Екатерине, перенесли свои чувства и на ее дочь, так что Мария могла рассчитывать не только на сострадание, но и на вооруженную поддержку — на случай если поднимется восстание против короля и его сына от Анны.

Мария представляла собой опасность и в ином смысле. Она была настойчива, незаурядно умна и готова отстаивать свои права с таким несгибаемым присутствием духа, что это вселяло силы в ее хилое тело и придавало смысл разбитой жизни. К тому же и отец не оставлял ее своим вниманием. Он восхищался ею и не упускал случая сказать о ней доброе слово; совершенно очевидно, что эта славная светловолосая девушка смягчала его сердце и заставляла пренебрегать исходящей от нее угрозой. И естественно, Генрих слишком трезвый политик, чтобы хоть на минуту забыть, что, пока Анна не родила сына, Мария считается наследницей престола (ну а в случае необходимости ее всегда готов заменить Фитцрой). Потому считаться с нею необходимо, и значение ее будет сохраняться до тех самых пор, пока сын Анны не достигнет совершеннолетия.

Даже сейчас, в эти дни, Мария находилась при дворе, готовая сыграть свою роль в драме рождения принца. В качестве возможной наследницы она обязана была присутствовать при появлении наследника несомненного, и, как бы сильно ни ранило ее происходящее, долгу своему она останется верна, ибо во всем, кроме того, против чего восставала ее совесть, она была послушна отцу. Сама мысль о том, что Мария где-то здесь, в одном из покоев королевского дворца, со страхом ожидает появления на свет сводного брата и, вполне возможно, — думалось Анне — молится, чтобы ребенок родился мертвым или слишком слабым, чтобы выжить, доводила ее до исступления. Впрочем, она ничем не выдавала своих переживаний. Теперь, как и обычно, Анне оставалось рассчитывать на выносливость младенца, толкающегося ножками в ее чреве, да на собственные незаурядные силы.

К концу первой недели сентября все что положено было готово к предстоящему событию: простыни, украшенные лентами пеленки, крестильный покров золотисто-алого цвета, отороченный горностаевым мехом, «большая королевская колыбель», покрытая бархатом, золотом и серебром. Младенца ожидало все новое, ибо Екатерина отказалась передать для ребенка Анны крестильные одежды, которые надевали на Марию семнадцать лет назад. Правда, на этом никто и не настаивал. Король Генрих думал совсем о другом: о торжествах в честь рождения наследника, об имени, которым нарекут принца (говорили, что это будет Эдуард или Генрих), о щедром вознаграждении лекарей и астрологов, которые заверяли, что у него родится здоровый сын. В этом ни у кого из них не было и тени сомнения.

Начались родовые схватки. Врачи с инструментами наготове заняли свои места вокруг огромной кровати, акушерки расставили медные ванночки для стока крови и использованной ваты. Час шел за часом. Внимание придворных, которые затаив дыхание следили за происходящим в покоях королевы, лишь ненадолго отвлекла одна слегка скандальная помолвка. Чарльз Брэндон, недавно сделавшийся в свои почти пятьдесят лет вдовцом, женился на очень привлекательной, на редкость невинно выглядевшей девушке четырнадцати лет, которую он прежде предназначал себе в невестки. Брачная церемония состоялась 7 сентября. Именно тогда, в полдень, схватки у Анны сделались особенно сильными.

Все шло как надо. Анна потела и тужилась, стремясь разрешиться от бремени, а ее многочисленные помощники делали все, чтобы облегчить ей эти последние, самые тяжелые минуты. И вот на свет появился младенец — маленькое, сморщенное, красное, совершенно здоровое тельце. При пламени свечей все присутствующие наклонились к роженице. Раздался общий вздох разочарования. Анна Бо- лейн родила девочку.

Всю ночь напролет в Лондоне жгли огромные костры, а церковные колокола звонили так громко, что их было слышно в Гринвиче. Недоброжелатели королевы пытались как-то умерить всеобщее ликование, но у них мало что получалось. Мужчины и женщины черпаками пили даровое вино, бочки с которым были выставлены на столичных улицах, провозглашали здравицы в честь новорожденной принцессы, а изрядно набравшись, пускались в пляс и подбрасывали в воздух шляпы — точь-в-точь как в тот день, когда у английской королевы родился последний живой ребенок.