– А что? Хорошо придумано.

– Так закрывать нас приехали или только перепрофилировать?..

Боголюбов, которому надоел заместитель с его заискивающим видом и нелепой клетчатой рубашкой, объявил, что музей как пить дать будет перепрофилирован в развлекательный комплекс, а территория поделена между лечебницей для наркоманов и стрельбищем, а он, Александр Иванушкин, возглавит направление по работе с трудными подростками.

Александр моргнул.

– Спасибо большое, – сказал Андрей Ильич. – За теплый прием, за любовь, за ласку! Завтра часов в десять заходите за мной. Отправимся на рабочее место, посмотрим, что нужно сделать в плане будущего пейнтбола. А сейчас – прошу прощения. Мне бы вещи разобрать.

Гость – или, наоборот, хозяин?.. – закивал и поспешно ретировался. Между старыми яблонями мелькнула клетчатая рубашка и пропала за штакетником.

Андрей Ильич перетаскал из машины вещи, простирнул в тазу джинсы. Затем вышел из дома. Мерзкая собака кинулась ему под ноги, давясь и захлебываясь лаем. Цепь не пускала ее, но Боголюбов все же шарахнулся в сторону и опять чуть не упал.

Он подошел к машине и не поверил своим глазам. Правая передняя покрышка была порезана, отчего казалось, что машина внезапно охромела на одну ногу. Из резинового обода торчал нож, пришпиливший грязный лист бумаги. Боголюбов присел и посмотрел.

«Убирайся, пока не поздно», – было накалякано черным маркером.

Боголюбов с трудом вытащил нож, скомкал бумагу и огляделся.

Никого не было на площади, только в отдалении мужик катил тачку, громыхавшую по древнему булыжнику, и длинная фигура в черных одеждах крошила из пакета хлеб совавшимся голубям.

В трактире «Монпансье» было как у Андрея Ильича в доме – крашеные полы, чистые половики, на окнах горшки с геранью, на скатертях оборочки, связанные крючком, – и народу никого, только музыка играла громко. По плоскому телевизионному экрану скакала фиолетовая силиконовая блондинка.

В центре накрыт длинный стол – посередине букет и композиция из бананов и ананаса.

Андрей Ильич вздохнул, сел у окна, потрогал герань и понюхал ладонь – до чего вонючий цветок, невозможно!.. Хозяйственные дела – и вообще дела! – на сегодня закончены: он добрался до «места назначения», познакомился с заместителем, свалился в лужу, «заселился», получил предложение убраться вон, простирнул штаны, перетаскал из машины вещи. Теперь ему хотелось поесть и выпить. Он еще понюхал ладонь. Запах герани напоминал детство и болезнь под названием «свинка». Бабушка всегда подкладывала в компресс листы герани: почему-то считалось, что они «лечат».

За стойкой произошло какое-то движение, мелькнул свет, открылась и закрылась дверь. Боголюбов ждал. Из-за стойки выскочил бойкий молодой человек, причесанный на пробор, с кожаной папкой в руках и в длинном белом фартуке. Папку он держал перед собой, как щит.

– Добрый вечер! – выпалил молодой человек. – Мы закрыты на спецобслуживание, там на двери табличка.

– Поужинать дадите?

Официант загородился папкой.

– Мы закрыты, – повторил он. – На двери висит табличка. У нас сегодня большой банкет.

– Мне бы горячего чего-нибудь. Скажем, супу. Есть солянка? Ну и мяса, что ли. И кофе сразу. У вас кофемашина варит, или вы своими силами справляетесь?.. Если своими силами, тогда лучше чаю.

Официант затосковал.

– Спецобслуживание у нас, – повторил он. – Вы что? Не понимаете?.. Я сейчас.

И ринулся за стойку.

– Потише звук сделайте! – вслед ему крикнул Боголюбов. – А лучше совсем выключите!

Фиолетовую блондинку на экране сменил изможденный брюнет и наддал про любовь. Рядом с боголюбовским столом неслышно материализовался большой серый кот, уселся посреди половика, подумал и стал умываться. Вид у него был заспанный.

Боголюбов, которому надоело ждать, когда на кухне закончится совещание, встал и подошел к разорявшемуся телевизору. Как же его выключить, а?.. Из розетки, что ли, выдернуть?..

– Добрый вечер, – выговорил сочный бас. Боголюбов заглянул за панель в поисках розетки. – Мы в нашем трактире всегда рады гостям, но сегодня, к сожалению, не можем вас угостить! У нас мероприятие…

Розетка оказалась высоко. Боголюбов, придерживая пластмассовый угол, потянулся и выдернул штепсель. Экран погас, песнопения прекратились.

– Вот как прекрасно, – в наступившей тишине пробормотал Андрей Ильич и вылез из-за телевизионной панели.

Обладатель сочного баса оказался крепким седым мужиком, одетым в черный залоснившийся костюм и почему-то в галоши. На носу нелепо торчали очки. Давешний молодой человек маячил у него за плечом.

– Здрасте, – поздоровался Боголюбов. – До чего я эту музыку не люблю! Вот не люблю, и все тут!..

– Многие гости любят, – ответил мужик, рассматривая его. – Как же в ресторане без музыки?..

– Модест Петрович, – душевно произнес Андрей Ильич, – вы мне дайте поужинать, и дело с концом. На банкет и спецобслуживание я не претендую. Есть очень хочется!.. И выпить бы неплохо тоже. А «Калачная № 3» на замке. Что нам делать?

– Вот так даже, – задумчиво протянул мужик. – А вы, значит, кем будете?..

– Я буду директором музея, – сообщил Боголюбов. – Да я уже, собственно, и есть директор!.. Ваш сосед, проживаю по адресу Красная площадь, дом один!..

– Я даже не видел, как он зашел, – сунулся официант.

– А Слава где? – не поворачивая головы, спросил Модест Петрович, и официант сорвался и куда-то побежал, видимо, искать Славу, проглядевшего Боголюбова. – А вы проходите, присаживайтесь! Конечно, покормим, раз такое дело. Давно приехали?..

– Сегодня и приехал.

– Так это ваша машина с лодкой на прицепе?

– Моя, – признался Боголюбов, обошел кота и уселся на прежнее место под геранью.

– Рыбак? Охотник?

Андрей Ильич покивал – и рыбак, и охотник.

– А… откуда имя мое знаете?

– Разведка донесла, Модест Петрович!..

– А вас как именовать прикажете?

Андрей Ильич назвался. Несмотря на все странности и неприятности сегодняшнего дня, у него было хорошее настроение. Самое главное – начать. Он долго готовился, собирался, примеривался, зная, что дело его ждет трудное. Сегодня трудности начались, и это очень хорошо. Раз начались, значит, дальше они пойдут к концу, обратного хода нет. Пойдут, пойдут и когда-нибудь кончатся!..

– Мне бы супу горячего, – попросил Боголюбов. – Мяса жареного. И водки… сто пятьдесят.

– Может, двести? – усомнился Модест Петрович.

Андрей Ильич засмеялся.

– Двести, Модест Петрович, это к приключениям! А мне на сон грядущий.