– Ты уверена?

– В чем? – Она порывалась на улицу.

– Что петь не нужно? И где наша собака?

– Там, там! Все уже там! Бежим скорее!

За руку она вытащила его на улицу, где было холодно и солнечно. На крышах домов вокруг Красной площади лежал снег.

– Андрей Ильич! Лера, погляди, все нормально? – Модест Петрович обеими руками держал хлеб-соль на вышитом полотенце, вид у него был перепуганный.

– Все прекрасно, Модест Петрович! Все как надо!

Из-за Земляного Вала вынырнуло несколько машин, и, трубно гудя, они покатили по Красной площади.

– Ну, Господи благослови! – пробормотал Модест.

Машины остановились в некотором отдалении, из них высыпали веселые нарядные люди, стали полукругом, и, наконец, из самой длинной показалась собственная боголюбовская сестра Юлька в белом платье до земли, а за ней Саша Иванушкин в черном жениховском костюме, очень смущенный.

От крылечка с резным кокошником из толпы навстречу им радостно и освобожденно кинулась собственная боголюбовская собака Мотя – в голубом ошейнике с привязанным атласным бантом.

– Ну, теперь-то можно? Хоть один разок? – сам у себя громко спросил Боголюбов, вздохнул и завопил изо всех сил: – Горько-о-о! Горько-о-о!..

На колокольне зазвонили пять часов, со всех крыш вспорхнули голуби, и Лера дернула его за рукав.