В этот миг из-за угла показалась раззолоченная и разукрашенная, хоть и вся в грязи, двуколка. Пассажир увидел женщин и высунулся отдать кучеру, защищенному от дождя козырьком, приказ остановиться.

Испуганная Джулия вскочила, заслонив собой мать. Пассажир, несомненно, заметил ее испуг, но и бровью не повел.

— Вас-то я и искал. Вижу, что вы пока живы, — скачал он, оглядев герцогиню, и вышел из двуколки, не обращая внимания на грязь. — Надо подсадить ее, — обратился он к Джулии, — Если можете, дайте мне руку.

Сердце у нее колотилось, но Джулия помогала незнакомцу подсадить мать, поддерживая ее за плечи и следя, чтобы она была укрыта плащом. Когда герцогиню поднимали, кучеру пришлось сойти с облучка и помогать. Наконец, общими усилиями и с божьей помощью, мокрые и перепачканные, герцогиня и Джулия оказались внутри двуколки.

Кучер захлопнул дверцу и застыл перед окном.

— Куда прикажете отвезти?

Незнакомец посмотрел на Джулию:

— Вам есть куда ехать?

Джулия совсем смутилась и отрицательно затрясла головой.

— Тогда вези домой, — решительно приказал он кучеру, — в Сен-Реми.

Катерина была в лихорадке, и ей все не удавалось целиком осмыслить происходящее. Она смутно различала правильные черты лица сидящего перед ней смуглолицего человека в черной одежде. На вид ему было не больше сорока, и цвет лица делал его на редкость привлекательным. Герцогиня невольно поднесла руку к своим белокурым волосам, в беспорядке падавшим на плечи. Движение причинило острую боль. Она уронила руку и без всякого сопротивления позволила незнакомцу приподнять плащ.

Зато Джулия оказала сопротивление за двоих и закрыла мать своим телом. Незнакомец осторожно тронул ее за плечо.

— Я не хочу причинить ей зло. Мне нужно взглянуть, в каком она состоянии. Я аптекарь и кое-что в этом смыслю. Меня зовут Жозеф Тюрель Меркюрен, у меня аптеки в Эксе и Сен-Реми. — Он улыбнулся. — У меня такая темная кожа, потому что я родился в Гвиане, но я француз.

Джулия отодвинулась, и аптекарь взглядом профессионала осмотрел раны на груди Катерины. Потом наклонил ее вперед и сдернул плащ с ее плеч. Герцогиня содрогнулась от боли, но смутно поняла, что ей хотят помочь. Слова, которые произнес Меркюрен, заканчивая осмотр, не слишком ее обидели:

— Не воображайте, что я вам обеим симпатизирую. — Улыбка сбежала с лица аптекаря, а голос стал резким, почти злым. — Я ничего не знаю о девушке, хотя, полагаю, это ваша дочь. Сами же вы — худшая из убийц. Вас тоже надо было сжечь, как и то чудовище, что вас сопровождало.

Продолжая говорить, Меркюрен открыл полотняную сумку и вытащил оттуда склянку. Открыв крышку, он зачерпнул пальцем темную насту с резким запахом и начал втирать ее в израненную спину герцогини. Катерина вскрикнула.

— Сидите спокойно! — прикрикнул он, — Я уже сказал, что вы заслужили худших мук.

— Тогда зачем вы мне помогаете? — хрипло прошептала Катерина.

— У меня на то свои причины. К тому же я дурак и посочувствовал вам.

Руки аптекаря двигались проворно, легкими движениями массируя ей спину.

— Но не думайте, что я оставлю вас на свободе: в Сен-Реми я определю вас в монастырь. Там вы и проведете остаток своих дней в покаянии.

Катерина снова вздрогнула. К этому человеку она испытывала необъяснимую ненависть. Ее возмутило не то, что ее запрут в монастырь, а то, что Меркюрен ей посочувствовал. Она легко сносила чужую ненависть и гнев, но не терпела, когда ее жалели. Она внезапно осознала унизительность своего положения: на коленях у этого человека, вниз головой, с голой спиной и задом, как только что отшлепанная девчонка. Надо было терпеть, если она хотела, чтобы ее вылечили, но за это унижение она ему еще отплатит. Что же до монастыря, то нет такой клетки, из которой предприимчивый человек не смог бы сбежать.

Гнев, охвативший ее, приглушил и боль, и все остальные чувства. Сквозь назойливый шум в ушах до нее донесся внезапный крик Джулии:

— Господи, мы въезжаем в преисподнюю!

Невеселый смешок Меркюрена тоже с трудом пробился сквозь барабанные перепонки герцогини:

— В каком-то смысле вы правы, мадемуазель. Мы и вправду въезжаем в ад. Тела, что плавают по затопленным полям, — это трупы, вымытые водой из кладбищенской земли. С тех пор как идут непрерывные дожди, в окрестностях Экса это обычное зрелище. К счастью, дорога немного приподнята и трупы не попадают нам в колеса.

Аптекарь закончил растирание, положил баночку с мазью обратно в сумку, накрыл герцогиню плащом и помог ей приподняться.

Все тело Катерины горело. На миг она разглядела в окне хмурое небо, по которому неслись низкие темные облака. Внизу, до самой горной цепи на горизонте, простиралась мокрая серая равнина, на которой кое-где возвышались дома, деревья и холмы. В потоках воды плавали беловатые раздутые тела, а иногда и фрагменты тел, то поодиночке, то сбиваясь в чудовищные скопления. Казалось, толпа мертвых тел, повинуясь таинственному зову, неестественно медленно движется к тайному месту встречи.

Катерина оперлась о спинку сиденья и сразу потеряла сознание от нечеловеческой боли.

Неизвестно, сколько времени прошло, пока она пришла в себя. Дождь перестал, бледное солнце закатывалось за край покрытой оливковыми рощами долины. По небу неслись обрывки облаков, подсвеченные по краям красным. Вокруг долины громоздились скалистые горы довольно внушительных размеров, почти все с белыми вершинами.

Катерина пришла в себя сразу, и тут же вернулась боль. Но боль глухая, не идущая ни в какое сравнение с той, что была раньше. У нее хватило присутствия духа не открыть глаза сразу, а из-под полуприкрытых век украдкой рассмотреть внутренность экипажа. Джулия мирно спала напротив нее, а Меркюрен, сидя рядом, любовался в окно вечерним пейзажем.

Вся ненависть к человеку, который видел ее в таком жалком состоянии, вернулась в одночасье. Если бы у нее был кинжал, она бы заколола его, как хозяина дома в Апте. Но оружия под рукой не было, да и нельзя было позволять себе безумные выходки. Герцогиня жалобно застонала.

— Где мы? — спросила она нарочито слабым голосом.

Меркюрен резко обернулся. Красивый, оценила Катерина, мужественный, энергичный, нервный. Она знала, что в эту эпоху многие женщины, лишенные уверенности в себе, предпочитали женоподобных мужчин с мягкими чертами. Но только не она. Ей даже похожий на мертвеца Молинас казался красивым, а Меркюрен был куда привлекательнее. Так что ее ненависть имела достойный объект, и можно было надеяться, что борьба пойдет на равных.

— Мы почти приехали в Сен-Реми, — ответил аптекарь. — Но вы в город не войдете. Монастырь, который вас ожидает, находится за его стенами.

— Монастырь сестер-затворниц, если не ошибаюсь.

Губы Меркюрена скривились в усмешке скорее горькой, чем сардонической.