С самых первых недель я рьяно взялся за дело, много работал и мало гулял. Политическая жизнь того времени никак на мне не отражалась, и приход Гитлера к власти меня нисколько не волновал. Мне было неинтересно, кто он и откуда, его имя ничего мне не говорило. Не помню, чтобы я замечал какие-нибудь волнения, демонстрации на улицах, политические митинги. Я приехал из деревни, и интересы мои были, мягко говоря, другими. Я приехал, чтобы преуспеть, чтобы как можно лучше разобраться в том, чему меня учили, хотя с самого начала было понятно, что это будет нелегко и потребует постоянных усилий. У себя дома я очень рано научился сам о себе заботиться, жить в одиночку, не раскрываясь для внешнего мира.

30 января 1933 года, когда Гитлер стал канцлером, были, кажется, какие-то гуляния в центре города. Ничего больше сказать не могу: Хойерсверда очень небольшой городок и никаких серьезных событий у нас не происходило. Поскольку среди населения преобладали рабочие с расположенных в округе шахт бурого угля, в политическом отношении город был скорее левым. Должно быть, было немало профсоюзов, которые жили припеваючи — как и вообще повсюду в нашем районе. Но я не имел с ними никакого контакта. Не видел преследований, арестов и применения силы в отношении отдельных лиц или групп лиц в первые месяцы после установления нового режима.

Моим образованием занимались два человека. Один поддерживал нацистов, второй — тот, у которого я жил и к которому чувствовал себя гораздо ближе, — скорее одобрял социал-демократов. Я ежедневно видел их в мастерской, но ни разу эти двое публично не обсуждали свои взгляды. Знаю только, что сын первого ходил в так называемую «Напола»[2]— что-то вроде интерната, проповедующего национал-социалистические идеи. Многого об этом учебном заведении сказать не могу. Там обучали подростков, которые впоследствии должны были вступить в партию нацистов.

Сына второго моего учителя звали Герхард Шюллер. Мы очень быстро стали друзьями. Именно он записал меня в городской спортивный клуб и дал пару футбольных бутсов, поскольку сам я не мог их себе купить, — и все потому, что считал, что я потрясающе играю в футбол. Он убедил отца отпускать меня раз в неделю на тренировку. Его отец даже однажды приходил поболеть за меня, когда мы играли с молодежной командой пражского клуба «Спарта».

В 1935 году мне исполнилось восемнадцать. Обучение начало приносить плоды, я уже многое умел, и учителя мою работу ценили. В тот год мне пришлось заменять нашего приболевшего штатного художника для того, чтобы закончить две большие картины в Стрелковом клубе Хойерсверды. Когда я завершил работу, у меня в кармане оказалась очень неплохая по тем временам сумма, что-то около 500 рейхсмарок[3].

Из этих денег я оплатил полугодичный курс повышения квалификации в Кельнской школе мастеров искусств, интерьера и рекламного рисунка. Там я многому научился: например, технике золочения, которой владеют очень немногие, технике рисования театральных декораций и различным методам рекламной графики. Именно там я видел, как немецкие солдаты уходили ремилитаризовать Рейнскую область[4]. Город ликовал. Повсюду перед толпами зевак играли оркестры. Люди выглядели очень счастливыми, точно на карнавале.

Весной 1936 года я вернулся в Хойерсверду заканчивать обучение. Однако судьбе было угодно, чтобы за победу в общегородском конкурсе по стрельбе мне достались два билета на Олимпийские игры в Берлине. Открытие было намечено на первое августа. Я сел в поезд, пригласил свою тетушку, и вот мы уже едем по направлению к стадиону, расположенному на востоке столицы.

Выглядело это очень впечатляюще. Сам стадион и спортивные сооружения, построенные администрацией города, были огромными, даже гигантскими. Мы приближались, потом отступали, уносимые волнами бескрайнего людского моря. В какой-то момент мы очутились на подступах к стадиону, рядом с входом для особо важных персон. Внезапно из ниоткуда возникла колонна черных машин с откидным верхом. В одной из них Гитлер стоя приветствовал все прибывающую толпу. Его лимузин остановился метрах в десяти от нас, совсем близко. Мужчины и женщины оглушительно кричали, выражая радость — столь безмерную, столь волнующую. Я никогда не видел ничего подобного. Люди были словно в экстазе. Все смотрели в одном направлении, охваченные торжествующим порывом ликования. Рядом с Гитлером шли люди в черной форме с белыми ремнями, они старались расчистить себе дорогу, сдержать обступившую их толпу. Эти гиганты казались несокрушимыми. Какая сцена! Я начал мечтать, представил себя частью этой картины. Очень скоро образы в голове смешались: я, деревенский сирота, оказался среди черных машин, в самом центре грандиозного мероприятия, которое, как нам говорили, удивит весь мир. Я расплакался. Тетушка посмотрела на меня и спросила, что случилось. Я что-то пробормотал в ответ… Скоро мы вернулись домой.

Тем не менее берлинская история не подтолкнула меня к вступлению в ряды нацистской партии. Политическая сторона режима все так же не вызывала у меня никакого любопытства. По возвращении в Хойерсверду я по-прежнему не участвовал в разговорах о ситуации в стране и о тех, кто стоял у руля власти. Как и раньше, был сосредоточен на самом себе. Кроме обучения и спортивных тренировок меня мало что интересовало.

В конце 1936 года я получил диплом профессионального художника. Один из учителей сразу же предложил мне работать в Хорнберге, в Шварцвальде. Там у него была небольшая конторка, и дела шли весьма неплохо: он получил от государства деньги на программу по улучшению внешнего вида зданий в деревнях и городках нашей области и теперь набирал людей. Нужно было рисовать планы и схемы будущих построек. Зарабатывал я около 0,95 рейхсмарок в час, чего было более чем достаточно для моих скромных нужд. За время работы я не общался ни с кем из членов НСДАП.

В двадцать лет меня призвали на военную службу[5]. Центр по набору призывников располагался в Оффенбурге. Туда я приехал с Германом, коллегой по работе, молодым человеком моих лет, который был по образованию чертежником. Когда мы пришли, то увидели людей в военной форме, которые сидели за столом в углу и агитировали новобранцев вступать в ферфюгунгстгруппен[6]— резервное воинское формирование из трех полков, официально не входящих в состав подразделений вермахта. Они объяснили, что срок службы там четыре года, а не два, как в обычных частях, и по окончании есть возможность сразу поступить на государственную службу, получив место в каком-нибудь учреждении. Как сейчас вижу Германа, который складывает вслух: сначала отслужить два года «обычной» военной службы, потом полгода работать в рейхсарбайтердинст[7], а в перерыве между ними полгода болтаться неизвестно где. С одной стороны, были три года службы, по окончании которой — ровным счетом ничего, с другой — четыре года в новом воинском подразделении и потом — престижная работа. Герман долго не раздумывал, радостно бормоча, что он станет наконец-то сотрудником полиции и будет гонять на новеньком мотоцикле BMW.