Дальше антикварные магазины были расположены так густо, что он согласился с Марио и опять вспомнил Рим. Человек заходил в каждый, чтобы если кому-нибудь в голову и придет за ним следить, никто не поймет, какой именно магазин ему нужен. Марио говорил, что со слежкой за иностранцами в России давно покончено, но, памятуя рассказы матери, он считал, что не стоит играть с огнем и быть белой вороной. Отец рассказывал, а мать говорила именно с его слов, что в России могли посадить просто за то, что человек прошел мимо иностранца. Причем обоих…

«Свой» магазин человек увидел сразу и зашел внутрь, не меняя темпа, как заходил и во все предыдущие. Хозяин, а, судя по описанию Марио (невысокий, коротко стриженный, усатый мужчина лет шестидесяти, с чуть раскосыми глазами), это был он, сидел за прилавком и читал газету. Он на секунду поднял глаза на вошедшего, но, видимо, тот не произвел на него впечатления, и хозяин (если это он, то его должны были звать Женей) опять углубился в чтение.

В дальнем конце зала тоже за прилавком сидела небольшого роста девица с веснушками и плохо прокрашенными рыжими волосами. То ли ей не хватило газеты, то ли она не умела читать, то ли считала это занятие ниже своего достоинства, но она просто смотрела в стену. Взглянула на вошедшего, состроила глазки, но когда он не отреагировал, опять погрузилась в спячку.

Человек прошелся вдоль прилавка, осмотрел товар. Было видно, что хозяин понимает, чем керосиновые лампы отличаются от антикварных вещей. Выбор был невелик, но все вполне пристойное и со вкусом. Лет пять назад, когда у человека был свой магазин, уровень товара был приблизительно такой же. На одном из прилавков лежал неплохой набор российских орденов, значит, своего «Святого Владимира» человек привез не зря.

Он одобрительно хмыкнул и вышел из магазина. Прикурил, постоял несколько секунд, осторожно поглядывая по сторонам, как делали шпионы в фильмах. Похоже, все было в порядке.

Человек не стал доходить до конца улицы и двинулся в обратный путь к гостинице. Пока он гулял, стемнело, но народу не убавилось, скорее наоборот. В обе стороны двигались потоки людей, с любопытством смотревших по сторонам. «Приезжие», – догадался человек. Что могло привлечь сюда столько туристов, он так и не понял.

– И завтра так будет? – испуганно спросила пожилая, одетая в чудовищное пальто женщина, свою юную спутницу с огромными пластмассовыми клипсами в ушах. Старуха, растерянно вжав голову в плечи, озиралась по сторонам.

– Теперь так, бабушка, будет всегда, – ответила девица, страдальчески скривившись, видно, ей уже смертельно надоело ублажать старуху. – Раз я здесь, значит, все встанет на свои места.

«Это правда, – согласился мысленно человек, – раз я здесь, все наконец станет на свои места. Надо только решить, с чего начать – отомстить за Ляльку и Сонечку или найти шахматы…»

9 марта, четверг

Появление Брайловского принесло с собой шум и суету, сразу же замелькали вилки, тарелки, забегали официанты. Лена смотрела на его прическу стареющей Анжелы Дэвис, на нелепый платиновый перстень на толстом пальце и удивлялась, как она могла прожить больше десяти лет с этим смешным, несколько суетливым человеком. Как партнер по бизнесу, Гришка был почти идеалом, но муж…

– У меня, – охотно ответил Гришка на немой вопрос в глазах Лены и Дорина, – есть шикарный заказ на старые шахматы.

– Как я понимаю ситуацию, – Дорин вежливо кашлянул, – кто-то умышленно или неумышленно поднял волну и теперь заказы поступают с разных сторон. А источник, скорее всего, один.

Он был самый юный антикварный дилер в этой компании, и его мнение по большому счету было последним в обсуждениях даже тактических ситуаций, типа сегодняшней, не говоря уже о стратегических.

– Похоже, ты прав, – Лена согласилась с мужем, потом добавила, отвечая на невысказанный вопрос Брайловского: – Меня спрашивали про шахматы сегодня и Андрею звонили дважды.

– Дилеры? – Гришка откинулся на своем стуле, с интересом разглядывая Дорина.

– Меня спрашивал Петрович, – отозвалась Лена.

– А меня – Толстый и Немец.

– А на меня, похоже, вышел сам заказчик, – гордо сказал Гришка. – Во всяком случае, такого дилера я не знаю.

– И что ему конкретно надо? – спросила Лена.

Они не стали дожидаться Кольцову, а начали заказывать себе салаты.

– Он толком не объяснил, – рассеянно сказал Гришка. – Джино выздоровел? – спросил он у официанта.

Тот кивнул утвердительно.

– Тогда мне теплый салат с осьминогами, – распорядился Брайловский. – А то шеф в прошлый раз болел и фасоль оказалась сыровата. А всякой рыбе я предпочитаю осьминогов, – объяснил он друзьям. – Господин… – Гришка вытащил из кармана визитку, – Виктор Ковалько, – прочел он, – просто сказал, что интересуется старыми шахматами. Поскольку перед этим он купил с прилавка золотой портсигар за две с половиной, причем не торгуясь, я решил, что к заказу такого человека можно отнестись серьезно. Так у вас есть что-нибудь?

– У меня нет… – Дорин решил подкинуть дровишек в огонь. – Я вообще никогда не встречал старые шахматы. Какие они хоть бывают?

– А у тебя, Лен?

С тех пор как Елена и Андрей узаконили свои отношения, Брайловский совершенно выкинул из своего обихода все ласковые прозвища и клички, которыми звал бывшую жену. Три года, пока они просто жили порознь, все эти «Елочки» и «Ленчики» в их общении сохранялись, а теперь осталось дежурное «Лена» и иногда иронично-напыщенное «Елена Сергеевна». Андреевской даже не пришлось говорить ему ни о чем, он просто в какой-то момент сам отрезал последние, связывавшие их романтические нити, и она была ему за это благодарна.

– Нет. Да и мне тоже не помню, чтобы попадались. – Она решила не оставлять мужа в одиночестве. – У тебя-то самого были когда-нибудь?

– Тогда я вам, молодежи, расскажу историю, – Гришка победоносно оглядел собравшихся, – даже две…

Все-таки он был безумно симпатичен в этой всепобеждающей еврейской уверенности в своей значимости.

– Первая – скорее грустная, но назидательная. Вторая – просто смешная. Лет десять-пятнадцать назад у какого-то дилера я купил полный комплект мейссенских шахмат в стиле модерн. Всякие морские животные, русалки, наяды, король, естественно – Посейдон, ну и так далее. Купил просто так, без клиента, но недорого – за тысячу восемьсот или семьсот, сейчас не помню. Поставил за три с полтиной у себя в магазине и стал ждать покупателя. А покупатель не шел. Я убеждал всех, что шахматы дивные, наверняка сделанные крошечным тиражом, но никто не клевал на мои рассказы. Только через год я смог обменять их с кем-то из питерских ребят на серебро, после продажи которого получил свою законную трешку и успокоился. А где-то года три назад иду я по Кудаму в Берлине и вижу в оконной витрине их Мейссенского фирменного магазина, ну, ты знаешь, – повернулся он к Лене, и та кивнула ему в ответ, – магазина для нас, – он снисходительно включил Дорина в это «нас», – совершенно неинтересного, поскольку торгуют они современной продукцией, две пешки из моего комплекта. Пришлось зайти, расспросить. И что выяснилось? Во-первых, эти пешки были сделаны недавно по просьбе какого-то человека, у которого их не хватало, но человек этот исчез, не выкупив заказанное. Цена их была – здесь самое важное – по тысяче двести марок за штуку. Когда я спросил, сколько же должен стоить полный комплект таких шахмат в оригинальном варианте, продавец посмотрел на меня, как смотрит взрослый на ребенка, требующего купить ему Эйфелеву башню. Но даже несложный подсчет показывает, что если пешка современная стоит тысячу двести марок, а таких пешек в комплекте шестнадцать, то это уже почти девять тысяч долларов. Фигуры же явно должны стоить дороже и потому что их меньше, и потому что они сложнее в производстве. Берем, скажем, сто пятьдесят процентов от пешечной цены, получаем еще тринадцать тысяч. Итого – двадцать две. Но это, если считать отдельно, а за комплект полагается надбавка – минимум-миниморум – пятьдесят процентов. Итого – тридцать три. Но это еще не все, поскольку пока мы рассуждаем о новоделах. А за настоящие надо сумму умножить по крайней мере вдвое. Итого, по-плохому, шестьдесят шесть, а по-хорошему, больше ста и даже не знаю, насколько больше.