Я так и не женился на матери Наташи. Наши отношения продолжались почти тринадцать лет, из них вместе мы прожили лет семь-восемь. Точно не помню, но что-то вроде этого. Мы познакомились через общего друга, представившего нас, и с тех пор все и началось. Поначалу мы уживались очень хорошо, и у нас был совместный бизнес — она стала работать в булочной. Завести ребенка мы решили вместе. Наташа была запланированным и желанным малышом. Нашей мечтой было иметь семью, хотя у матери Наташи и так уже было двое своих детей.

Моя дочь родилась в больнице «Готтлишер Хайланд» на Херналзер-Хауптштрассе. Это был чудесный миг. Я не помню, сколько длились роды, наверное, четыре или пять часов. Помню, что до этого я очень радовался беременности, поскольку был уверен, что у меня будет сын. И я всем говорил, что у меня будет сын, даже заключал пари. Когда же оказалось, что это девочка, я был искренне потрясен, но мое сердце оттаяло, едва я взял ее на руки. Я знал, что не променяю ее и на весь мир. Она была совершенной во всем. Я присутствовал при родах, что, как мне кажется, нехарактерно для парней моего поколения.

Мы нарекли ее Наташей из-за моего отца, которого тоже звали Людвиг. Он провел пять лет в плену у русских, попав туда во время войны, и, когда вернулся, мы частенько шутили по поводу русских женщин, и я назвал ее Наташей ради него. Хотя мне и без того всегда нравилось это имя.

Он умер в 1988 году, но успел подержать Наташу на руках. Ему было восемьдесят, когда он скончался, так что он прожил долгую жизнь. Он тоже был пекарем, по-этому-то я и занялся этим бизнесом. Он не жаловался на здоровье до самой кончины и умер от сердечного приступа. Я счастлив, что они встретились перед его смертью. К сожалению, моя мать, Анна, умерла два года назад, так и не увидевшись с вернувшейся Наташей. Анна и Наташа были очень близки — она была ее любимой бабушкой.

Наташа — моя единственная дочь. Некоторые говорят, что понимают, как тяжело мне было потерять единственного ребенка, но, будь у меня хоть десять детей, это ничего не изменило бы. Ребенок есть ребенок, и утрата была ужасной. Никому не пожелал бы того, что мне пришлось пережить.

Я в самом деле не знаю, почему после рождения Наташи наши отношения разладились, и я не хочу их анализировать, скажу лишь, что вина лежит на нас обоих. Вероятно, больше, чем что-либо другое, здесь был замешан наш совместный бизнес. Думаю, деньги всегда вызывают слишком много споров. Наши отношения прервались внезапно, когда она поменяла замки в квартире, и я понял, что все кончено. Полагаю, это произошло года за четыре до похищения Наташи. Возникли некоторые споры об опеке, но в конце концов сошлись на том, что я буду проводить с Наташей каждые вторые выходные. Не думаю, что дом, где она жила, был идеальным для нее. В том не было чьей-либо вины — просто это не место для ребенка, и я старался делать для нее все возможное, когда она была со мной. Я хотел, чтобы каждые выходные превращались в праздник, и я привык брать Наташу с собой в Венгрию. У меня был и до сих пор есть дом близ термального курорта в Сарваре в Западной Венгрии. Деревня, где находится мой дом, располагается примерно в восьми километрах от курорта, она называется Ньёгер, и я думаю, что ей там очень нравилось.

Наташа постоянно была со мной, куда бы я ни ходил. Если я собирался на дискотеку, она шла со мной, если отправлялся к другу, она была рядом. Мы часто плавали, по сути большую часть времени, а в деревне у нее появилось множество друзей. Иногда мы просто гуляли. Когда она пропала, я поначалу был уверен, что дома она была несчастна и убежала туда, в Венгрию, но оказалось, что это не так.

Я узнал Венгрию, потому что часто бывал там по своей пекарской работе. Я консультировал венгерские заводы. Здесь жило множество австрийцев. Наташа, как и всегда, там была очень популярна. Она могла одновременно разговаривать с пятерыми, занимая их всех. Она учила венгерский — дети схватывают иностранные языки очень быстро — и всегда говорила мне, что хочет стать переводчиком. Думаю, у нее дар к общению.

В детстве она любила животных. В Вене у нее было две кошки. Одну из них звали Синди, и она до сих пор живет со мной. Но после похищения дочери моя мама сказала, что я должен назвать кошку Наташей, потому что это принесет ей удачу — девять жизней и всякое такое. Вот мы и назвали ее Таши.

Еще в ее комнате было полно кукол, я знаю это, потому что вся семья надарила ей их целую уйму — она всегда любила кукол. Она обожала музыку, особенно Херберта Гренемайера[3].

Уже в детстве Наташа казалась очень взрослой; когда другие дети больше интересовались сказками, ее пленял просмотр новостей. Она постоянно читала книги, которые могли предоставить ей сведения об окружающем мире. Она предпочитала те, что расширяли ее кругозор. Я знаю, что ей нравились книги по естествознанию. И еще мне известно, что, когда она была в том подвале, Наташа долгое время проводила в одиночестве и ей пришлось научиться отвлекаться. Ее страстью были документальные романы и книги, державшие ее в курсе происходящего в мире.

Я узнал, что Наташа пропала, потому что в тот же день мне позвонила ее мать. По правде говоря, я не очень-то этим обеспокоился — я был в курсе, что они поссорились, мне рассказала об этом ее мать. Я думал, что Наташа хочет лишь напугать маму, и на самом деле не волновался до следующего дня, когда она так и не нашлась. Тогда начался кошмар.

Я прошел через ад, но теперь моя жизнь действительно наладилась. У меня новая жена, и моя дочь вернулась. Мне пятьдесят один год, и я все еще достаточно молод, чтобы наслаждаться временем с ними обеими. У Удо Юргенса[4] есть очень известная песня, в которой поется: «Солнце сияет всегда». Это девиз моей жизни.

Помню, как Наташа была счастлива в Венгрии, когда одна из соседок попросила ее помочь при варке варенья и дала ей целую банку, которую Наташа отвезла домой. Она так гордилась этим.

Людвиг Кох излучает любовь и гордость за своего ребенка, это не подлежит сомнению. Но жизнь Наташи отнюдь не была радужной ни до похищения, ни, естественно, после. Она жила в унылом районе в квартире, которая после развода родителей часто пустовала. Обе ее сестры уже выросли и жили отдельно, а среди соседей царила — и царит до сих пор — атмосфера подавленности. По их мнению, блестящие дары жизни предназначены для других, более счастливых. Не для таких, как она.

Соседи, живущие там и поныне, говорят, что напряжение, возникшее между родителями, не миновало и Наташу, которая выражала его классическим образом, как и все дети, неуверенные в себе или в окружающем мире: ночное недержание, беспокойство, пониженное чувство собственного достоинства и периодически изменяющийся вес. До исчезновения одноклассники безжалостно обзывали ее Порки[5]. Перед похищением она набрала десять килограммов всего за два месяца.