Я снова смеюсь. Келли в точности такая, какой я ее себе представляла.

– Мне почти двадцать пять, – отвечаю я. – А вы не уезжали отсюда?

– Мама с папой переехали на Норт-Уист, когда мне было три года, так что до сих пор я здесь и не жила по-настоящему. Большинство людей сегодня приехали из Урбоста на собрание, а летом всегда прибывают туристы. Но постоянное население Блармора составляет около семнадцати человек. Всего семь человек моложе тридцати – и трое из них моложе десяти. Включая моего пятилетнего сына.

– У вас есть сын?

– Фрейзер. – Она снова улыбается. – Отчасти из-за него я и оказалась здесь. Я уехала с островов, когда мне было восемнадцать, и встретила его отца в Глазго. У нас произошел довольно неприятный разрыв чуть больше трех лет назад. – Тень, пробежавшая по ее лицу, настолько коротка, что я почти не замечаю ее. – Это очень длинная, очень печальная история, для пересказа которой потребуется не один бокал вина. Но я собираюсь вернуться. В Глазго, я имею в виду. Как только у меня будет достаточно денег, чтобы снять квартиру и начать обучение. Я хочу стать детской медсестрой… Боже мой, какое потрясающее ожерелье! Где вы его купили?

Я опускаю взгляд и понимаю, что вытащила из-под джемпера длинную серебряную цепочку и машинально потираю прохладный кварц кулона указательным и большим пальцем. Это нервное действие, от которого я так и не смогла избавиться. Вспоминаю мамину открытую улыбку, свет в ее глазах, который всегда пугал меня. И как сильно я тосковала по ним в ту минуту, когда они пропали; в тот день, когда она нашла меня в саду, чтобы сказать, что пришло время отвезти ее в больницу. Она запретила бы мне приезжать сюда. Этот свет в ее глазах тоже запретил бы мне появляться здесь. «Я знаю, что ты можешь видеть тьму. Я знаю, что ты можешь…»

– Вы в порядке?

«Нет. У меня только что умерла мама».

– Да. Извините. – Я поворачиваюсь в сторону зала. – Итак… замечательные и славные?

– Точно. – Она смотрит на пару, сидящую за соседним столиком. – Старик – Чарли Маклауд.

У него всклокоченные седые волосы, щетина на подбородке подернута серебром, а судя по цвету загрубевшей кожи на лице и руках, он всю жизнь провел на свежем воздухе.

– Он ведет себя так, словно ему лет сто пятьдесят. Имеет свое мнение обо всем и обо всех.

Женщина рядом с ним – маленькая и улыбчивая. Ее серебристые волосы заплетены в длинную тяжелую косу, переброшенную через плечо, а на руках выступают шишковатые костяшки, пораженные артритом.

– Это Айла Кэмпбелл. Живет за пределами деревни у Защищенной бухты – Шелтерид-бэй. Она классная чувиха, крепкая, как старые сапоги. В общем, я хочу стать такой, когда повзрослею. – Келли подталкивает меня. – Ее сын, Дэвид, живет в Глазго. Холостой и горячий, как черт. В прошлом году я струсила, но собираюсь сделать свой ход, когда он снова приедет на торфоразработки.

Она указывает на мужчину помоложе, играющего в бильярд в дальней части бара, светловолосого и коренастого.

– А это Донни Маккензи. Сын Джиллиан и Брюса. – Она фыркает. – Донни – это Джиллиан с Y-хромосомой. Не думаю, что в нем есть хоть капля от настоящего Маккензи. – Она опускает голову, когда Брюс поворачивается к нашему концу стойки. – Давняя островная шутка. Не все, конечно, находят ее смешной. Когда паб только перешел к моим родителям…

– Ваши родители владели этим заведением?

– Арендовали. Я имею в виду, что все в деревне всегда помогали здесь или в магазине – я по меньшей мере пару раз в неделю работаю за барной стойкой, – но всегда был кто-то главный, ну, знаете, по бумагам. И раньше это были мои родители. У отца однажды была безумная идея стать фермером, но, к счастью, это продолжалось недолго. – Она закатывает глаза. – Представляете? Мне пришлось бы покупать резиновые сапоги…

Она бросает взгляд вдоль барной стойки.

– Донни был еще ребенком, когда его родители взяли на себя управление этим пабом. Они владеют соседней фермой и участком. Вы видели, когда приехали: два коттеджа, огромный каменный амбар, хозяйственные постройки, гектары земли? Еще одна давняя шутка заключается в том, что Маккензи владеют «правильной» половиной деревни. Сейчас Донни управляет фермой полный рабочий день. – Она пожимает плечами. – Он из разряда «нормальных парней». По крайней мере, если считать тех, кто состоит в клубе «под тридцать». Разведен. Двое детей, которые проводят с ним половину времени. Знаете, если вы мечтаете стать женой фермера…

Келли говорит так быстро, что за ее речью трудно уследить, но я не возражаю. Пусть даже тяжесть в моем желудке не уменьшилась, тревога, которая затаилась у меня в груди еще в Лондоне, начала отпускать.

– Если после этой лекции мне придется сдавать какой-то экзамен, я не смогу вспомнить ни имен, ни чего-либо еще.

Келли вздергивает бровь.

– Слушайте, через пару дней вы будете знать, сколько раз в неделю каждый из них ходит в туалет.

Мой смех достаточно громок, чтобы привлечь внимание одного из рыбаков, сидящих по другую сторону бара. Высокий, широкоплечий, с иссиня-черными волосами и орлиным носом, он смотрит на меня странным долгим взглядом прищуренных глаз.

– Джимми Стратерс, – поясняет Келли. – С виду он настоящий злобный шотландец, но в целом нормальный чел. Пожалуй, слишком любит виски, но кто не любит?.. Вообще-то, я. Чертовски противный напиток. Джимми живет рядом с Айлой, занимается ловлей креветок в Шелтерид-бэй.

Стратерс продолжает смотреть на меня, и я поворачиваюсь на своем табурете лицом к залу.

– Последние, обещаю, – продолжает Келли. – Видите угрюмого парня в клетчатой рубашке у пианино?

Я прослеживаю ее взгляд. Высокий и темноволосый, он выглядит немного старше Джаза, может быть, около сорока лет, но выражение лица у него как у подростка: воинственное и озлобленное.

– Это Алек Макдональд. У него с моим отцом давние терки. Не спрашивайте меня, что к чему. Найдите в словаре словосочетание «раздражительный ублюдок», и вы получите точный портрет Алека. Женщина с пышными волосами рядом с ним – его жена, Фиона. Я полагаю, она, должно быть, одна из тех женщин, которые получают удовольствие от того, что несчастны, – не может быть другой причины, по которой она решила бы оставаться здесь с ним. – Келли говорит почти беззлобно, но щеки ее розовеют, и я вспоминаю тень, которая промелькнула на ее лице, когда она упомянула отца Фрейзера. – Их дочь, Шина, живет в квартире над поселковым магазином и почтовым отделением. Она тоже злая и несчастная. И… ой-ой-ой…

Она резко поворачивается