Спергус вдруг ощутил тесноту облегана, обязательного белья сиракузян, второй кожи, обтягивавшей их с головы до пят. Его фиолетовый головной убор со световыми полосами сжимал волосы, лоб, щеки и подбородок. Только два светлых локона, завитых в косички, единственная разрешенная фантазия, выпадали через отверстия у висков, обрамляя его женственное лицо.

Кожа Спергуса яростно требовала ласки Красной Луны Рок. Взяв себя в руки, он с трудом подавил охвативший его приступ ностальгии. Он не имел права на сожаления, он, сын скромных осгоритских торговцев, с которым обращались с большим уважением, чем со знатными придворными, чем с отпрысками древних и знаменитых сиракузских семей. Даже если милость суверена зачастую была тяжким грузом, даже если приходилось терпеть оскорбительные взгляды и слова дамы Сибрит, супруги Ранти Анга, даже если он ощущал себя неловко, будучи объектом постоянных и низких интриг придворных, даже если ему не позволяли передвигаться без мыслехранителей, укутанных в красно-белые бурнусы императорской охраны и похожих на вездесущие, безмолвные и опасные тени, он беспощадно изгонял из своей души печальные воспоминания о детстве. Он мирился с обязанностями и неприятностями придворной жизни из любви к своему сеньору. Из любви к абсолютному хозяину самой известной планеты в Конфедерации Нафлина и из любви к нему этого столетнего мужчины с чрезвычайно тонкими чертами лица, прозрачно-голубыми глазами и роскошными толстыми прядями сине-серебристых волос, покоящихся на муаровой ткани его головного убора. Из любви к человеку, бывшему живым воплощением знатности, грации и вкуса, главных добродетелей этикета и сиракузских традиций.

Миката сотрясали конвульсии. Только глухое постукивание его колен о плиты пола нарушало гнетущую тишину.

– Он – адепт религий Индекса, – вдруг сказал Паминкс, поворачиваясь к Спергусу.

От неожиданности осгорит вздрогнул. Он не смог вынести колючий и непроницаемый взгляд коннетабля. Телепатические способности скаитов, а Паминкса в особенности, его ужасали. Он инстинктивно повернулся, ища защиты у своих мыслехранителей.

– Очаги зловония! – прорычал Ранти Анг. – Их надо загасить раз и навсегда!

Тонкие пальцы сеньора Сиракузы, украшенные белыми кольцами из опталия, нервно играли с серебристым локоном, уложенным вдоль черных кружев головного убора. Щека подергивалась от тика, что предвещало неминуемую потерю контроля над собой.

– Этот микат – сторонник гудурамской ереси, – уточнил Паминкс. – Поклонник иконы Гудура, лжепророка, сожженного триста стандартных лет назад на огненном кресте. Его почитают как мученика.

– Животные! Глупые фанатики, не брезгующие человеческими жертвами!

– И где они скрываются? – вдруг заинтересовался Спергус. Неожиданный вопрос фаворита непонятным образом охладил гнев Ранти Анга.

– Представьте, друг мой, что даже на Сиракузе! В горах Тахеин и в Месгомии. Эти края труднодоступны, и еретиков трудно оттуда выкурить. Однако гудурамская ересь главным образом распространена на Джулиусе, хотя количество ее адептов заметно уменьшилось после усиления репрессий и казней на огненном кресте.

– Пара подробностей, если позволите, мой сеньор, – вступил в разговор коннетабль. – Первая: родители этого миката были сожжены на огненном кресте во время похода на Джулиус вашего отца, сеньора Аргетти Анга. Вторая, более живописная; его выдала собственная жена, о которой он сейчас вспоминает с такой тоской. И всего за сотню джулийских кели. Жалкая сумма, которая оказалась привлекательнее любви мужа!

Ранти Анг изобразил подобие улыбки. Пораженный жестокими словами Паминкса и раздавленный внезапным и отвратительным откровением, лежащий на плитах микат перестал дрожать. По его щекам потекли крупные слезы, оросившие начавшуюся пробиваться бороду.

– Но… но он плачет! Видите, мой сеньор? Он плачет!

– Конечно, друг мой. Он плачет! – оскалился Ранти Анг. – Он же не владеет, как вы или я, контролем над разумом. Как ни странно, но именно так некоторые существа выражают свои эмоции!

Спергус наклонился над прочными перилами балкона. Широко открыв глаза, он пытался разглядеть поблескивающие капли, вытекавшие из глаз миката.

По едва заметному знаку коннетабля скаит в черном бурнусе приблизился к лежащему телу. Спергус едва успел заметить два ярко-красных огонька, заряженных энергией. Две зловещие звезды в чернильно-черном небе.

– Мы готовы, мой сеньор.

– Готовы? К чему, великие боги?

Встревоженный микат поднял голову. При виде грубой черной ткани, почти касавшейся его, его глаза расширились от ужаса. Руки и ноги пленника вновь сотрясли конвульсии.

– Какое великое чудо! – усмехнулся Ранти Анг. – Только не говорите мне, что подготовили этот грандиозный спектакль с единственной целью запугать этого грязножопого!

– Если мой сеньор вооружится терпением…

Подспудное сомнение проникло в душу коннетабля, едкий яд, распространение которого он не мог сдержать. А ведь он с особой тщательностью выбирал Гаркота, скаита-экспериментатора, среди сотни других кандидатов с выдающимися ментальными способностями. Он сам следил за тренировками отобранного ученика, множил опыты на животных, потом на жетабланских человекозверях. Но у них не было времени испробовать воздействие на сложный мозг, самую высшую ступень эволюции. Поэтому риск провала был. Но Паминкс не имел права на провал. Он пожалел о поспешности, ему совершенно не свойственной, но ставшей неизбежной из-за недостатка времени в борьбе с многочисленными противниками и малочисленными сторонниками.

Из глотки миката донесся жалобный хрип. По уголкам его губ стекала серая пена и застывала на торчащем подбородке.

– Я попрошу вас сохранять полную тишину, – прошептал коннетабль, с облегчением наблюдая первые признаки ментального воздействия скаита-экспериментатора на жертву.

Постепенно конвульсии миката становились реже. Его дыхание стало прерывистым и свистящим. Он инстинктивно схватился руками за горло. Потом в отчаянном рывке попытался ухватить полу черного бурнуса, но скрюченые пальцы сжались в пустоте. Хрип агонии, последняя спазма: бездыханное тело упало на пол.

В зале повисла смертельная тишина. Первым нарушил ее перегнувшийся через перила Спергус:

– Что… что случилось с микатом? Он перестал шевелиться!

– Он умер, – отчеканил Паминкс, подчеркивая ужасающую простоту слов.

– Умер?

– Умер, мой сеньор.

– Как это возможно?

Успокоившийся коннетабль с извращенным удовольствием подогревал любопытство собеседников. Он немного помолчал, потом ответил:

– Этот микат был убит волей Гаркота, скаита-экспериментатора. Вы присутствовали при первой ментальной казни, мой сеньор.

Он произнес эти слова безразличным тоном, словно говорил о банальном безобидном явлении. Скаит в черном бурнусе с почтением поклонился, и Ранти Анг ответил ему коротким кивком.